Как разговаривают зайцы, Как разговаривают зайцы: интересные факты
Путник ответил: «Пока ты спал, твой пес рассказал мне, что ты всю жизнь мечтал увидеть море, но так и не собрался сделать это. Лишь бы ваш отклик на слова ребенка радовал вас обоих. Нам нужно лишь слушать, слышать, убрать нашу взрослую гордыню и довериться процессу познания. Когда я ездил два года назад в подростковый туристический лагерь, я действовал именно так.
Искусственный Интеллект. Nine Искусственный Интеллект. Lirika Ученик , закрыт 12 лет назад Дополнен 15 лет назад. Лучший ответ. Уженок Гений 15 лет назад Как и все зайцы, русаки — тихие звери; только будучи пойманными или раненными, они издают высокий пронзительный крик.
Предсмертный крик зайца - это короткий визжащий звук, похожий на "пфюе" или "пфие". Этот звук похож на скрип мокрой пробки, вынимаемой из бутылки. Самка зовёт зайчат, издавая тихие звуки.
Потревоженный русак щёлкает зубами, как это делает многие грызуны. Другой вид коммуникации — перестук лапами, похожий на стук в барабан. Для общения между матерью и её детьми существует звуковая коммуникация. Зайчиха издаёт особые звуки при подходе к тому месту, где находятся зайчата, и они ей отвечают. Причем для разных пород характерна неодинаковая разговорчивость. Крики кролика похожи на заячьи, но редко бывают столь же пронзительными и громкими. Понравилась статья?
Подпишитесь на канал, чтобы быть в курсе самых интересных материалов. Все о наших пит Моя лента. Все о наших питомцах 20 подписчика. Свежие комментарии Наташа Леонтьева. Точно, точно - главное "следственные мероприятия" на предмет ИФО и тд ребёнка провести, не противозаконный ли составч Следователи заинт Татьяна Чувьюрова.
Собака должна была быть в наморднике. Татьяна Рузина Романенко. Как говорит зайка? По версии Корнея Ивановича Чуковского, зайцы лопочут: под капустою лежал, по-заячьи лопотал. Именно так можно ответить любопытному малышу. Тем более что словари с этой версией согласны. Способы общения Но тем, кто вышел из детского возраста, такого ответа явно недостаточно. Самоотверженный барабанщик До определенного момента считалось, что зайцы лупят по земле ногами от страха или от удовольствия.
И конечно, тут автоматически присутствует развитие речи. Интерес — мощный катализатор. Рассказывая детям то, что им активно интересно, мы в десятки раз более эффективно развиваем у них связи слов с жизнью — то, что является одной из основ свободной и многоплановой речи. Но самое главное, по-моему, тут все же единство. Общий интерес к разговору, к истории из жизни, к сказке объединяет. Мы уже не просто о чем-то говорим. Мы друзья. Дружба с ребенком во многом начинается именно с разговоров на интересующие его темы.
Конечно, и взрослый должен находить в них интерес, иначе толку не будет. А дружба с ребенком постепенно может перейти в дружбу с подростком. К «переходному возрасту» весьма пригодится. Когда я говорю людям, имеющим детей в возрасте лет, что мы с моими выросшими сыновьями друзья, то меня еще не очень понимают. А когда я те же слова говорю родителям летних подростков, то интерес явно активнее! А друзьями мы были всегда — с самых ранних их лет.
И общие интересные разговоры очень сему способствовали. Да и сейчас нам есть о чем поговорить. Но, честно говоря, кто из нас — родителей и педагогов — совсем не проявляет себя как зануда?! Может, такие и есть.
Однако сам я, к сожалению, не таков. Учусь, учусь…, а все же иногда так и тянет прочитать моим драгоценным чадам лекцию или проповедь на часок-другой! Ведь мыслей-то у меня — о-го-го сколько!
Да только была им охота слушать мои мысли! Скажу сразу, что рецептов того, как донести наши жизненные опыт и знания до наших детишек, у меня нет. Но, естественно, все мы, взрослые, так или иначе пытаемся это сделать — не только через непосредственное проживание разнообразных ситуаций, но и через слова.
Мой опыт показывает: несравненно внимательнее дети слушают «предваряющие» слова, нежели те, что рождаются у нас «под горячую руку» или «постфактум». Пока ситуация еще не случилась, ребенок готовится к ней и проявляет интерес к нашим объяснениям, предостережениям и увещеваниям. Не факт, что он им последует — нашим инструкциям. Но информацию чадо копит, и определенную пользу она ему, скорее всего, принесет. Так я готовил многие годы и готовлю своих детей ко взаимодействию с самыми разными внешними условиями — рассказываю, что о них знаю из личного опыта или с чужих слов.
Также я рассказываю об оптимальных методах действия в этих условиях если есть опыт или хотя бы идеи. Если не знаю, как действовать правильно, то тоже обсуждаю данный момент — чтобы заранее думали сами.
С моей точки зрения, заблаговременная подготовка к проживанию самых различных ситуаций полезна и может существенно помочь. Экзамен, поездка в метро, туристический поход, конфликт со сверстниками во дворе, необходимость самому перейти улицу, умение отличить съедобные грибы от ядовитых, сильный порез или огромная заноза, предложение одноклассников вместе напиться, встреча с агитаторами тоталитарных сект, умение готовить себе еду… — ко всему этому можно подготовиться путем обстоятельных разговоров в подходящий момент.
Всего, конечно, не предусмотришь, но хоть кое-что…. Принцип таков: объяснять суть, внутреннюю структуру ситуации, которая может быть непонятна ребенку в первый момент, когда он в нее попадает.
Необходимо помочь сориентироваться на первое время — пока не наберется свой опыт. Особенно это важно там, где существует серьезная опасность: ядовитые вещества, наркотики, преступники, сильные кровотечения, мчащиеся по дороге автомобили…. Но вот чадо растет и уже не столь внимательно слушает наши наставления и инструкции — хочется самому разобраться. Дай-то Бог! Когда же я пытался вложить свою «родительскую мудрость» в своих детишек «под горячую руку» да еще в неуравновешенном эмоциональном состоянии моем или их , результатами были лишь опять же эмоции.
И, как вы понимаете, отрицательные. Не знаю, почему так. В редких исключениях, правда, и «грозный рык» работает — как очень локальный эпизод в ситуации, где дети и сами чувствуют, что их «зашкалило», где они подсознательно ждут, что их «приведут в чувство». Для меня всегда было тут трудно отделить два момента. Первый: маленькие дети да и не только маленькие реагируют не на смысл слов, а на тон, на эмоции; поэтому в случае неправильного поведения я говорил соответствующим тоном тоном обиды, возмущения, порицания и т.
Второй: та эмоция, которую мы выражаем, захватывает нас и уже сама диктует изменения мировосприятия; возможно, мы при этом теряем в некоторой степени адекватность и мудрость. Со временем я все больше стараюсь следовать принципу сохранения уравновешенного эмоционального состояния.
Если раздражен или обижен, то стараюсь промолчать, отложив обсуждение до лучшего настроения. Набирая данную рукопись, мой сын Коля попросил вычеркнуть предыдущий абзац. Он говорит, что для него гораздо лучше, когда несогласие с его поступками высказывается сразу.
В случае, если это откладывается на неопределенное время, а потом разговор возвращается к давно прошедшим событиям, для него это очень мучительно и тоскливо. А вот ежели ребенок уже что-то сделал, а особенно если он привык устойчиво что-то делать определенным образом, то тут сложнее. Я бьюсь, бьюсь, объясняю, объясняю… — и все «мимо». Ну или почти «мимо». Это и в вопросах мытья посуды, которую никто мыть не любит и не хочет.
И в конкретных вопросах учебы например, сыновья упорно многие годы в примерах по алгебре «перескакивали» многие шаги, которые надо делать аккуратно и последовательно, и в результате, конечно, часто ошибались. И в вопросах многолетних конфликтов между детишками моими — все время по одним и тем же поводам.
Я так и не понял, как надо было действовать мудрее. Просто шли годы, и что-то постепенно менялось. Много лет я по много-много раз произносил своим детям одни и те же слова типа: «Спать надо ложиться вовремя по собственному почину, а не когда папа загоняет». Что-то постепенно меняется к лучшему. Но я не могу понять, в чем причина — то ли от моих слов эффект копится, то ли просто дети взрослеют. Конечно, точно сказанное точное слово в точно выбранный момент времени — это самое лучшее. Но… Вот, например, моя мама подолгу продумывала разговоры со мной на «серьезные темы», выбирала момент и доносила до моего сознания нечто.
Мне трудно судить, насколько сие было эффективно. Однако с детства у меня сохранилось довольно тягостное ощущение от таких разговоров. И что-то было в них от зомбирования, от внушения мне ее установок и взглядов, которые как я узнал впоследствии были далеко не во всем самые мудрые. Мама очень меня любила и старалась, как могла. Но мой принцип всегда заключается не в том, чтобы внушить ребенку свою систему взглядов, а пробудить его собственную активность, помочь его собственному поиску оптимальных решений.
Вообще, конечно, для всякой ситуации, для каждого разговора — свое время.
Да и от возраста, от индивидуальных особенностей характера тут многое зависит. Если трехлетний ребенок вывалил кашу на стол и размазывает ее там ложкой, то, наверное, не стоит откладывать обсуждение сего вопроса на часок-другой, дожидаясь в себе состояния эмоционального равновесия.
Через такое время трехлетний ребенок просто забудет ситуацию, и попытки ее обсудить будут малоэффективны. Но, кстати, не худо бы тут и интерес ребеночка понять: кашу-то ой как весело по столу размазывать, это же развивающее занятие в чистом виде!
В силу множества причин мы вынуждены его ограничить, но ведь понять-то можно и чуть-чуть дать поразмазывать… ну немножко…. А иногда стоит дождаться подходящей обстановки для «разговора по душам». У меня, правда, обычно это не получается. Мне кажется, что все же важно знакомить детей с тем, как мы эмоционально воспринимаем их поступки — пусть учатся и на такой информации.
Не всегда ведь наша функция состоит в том, чтобы ограничить, научить, заставить или пресечь. Очень часто нужно просто обменяться мыслями, впечатлениями, чувствами, пожеланиями…. В целом я не склонен считать позицию взрослого изначально более мудрой. Сплошь и рядом я замечаю, как требования родителей и педагогов идут вразрез с естественными потребностями развития детей самого разного возраста. И далеко не всегда сие необходимо. Очень часто родитель просто не задумывается, что у ситуации есть и другая сторона.
Например, когда двухлетний мальчишка с упоением бьет палкой по грязной луже, он не только пачкает свою одежду, он изучает стихию воды, тренируется физически, осваивает навыки концентрации… А если ребенок не хочет рано ложиться спать, то, может, это вызвано его глубокой душевной потребностью посмотреть на звезды или подольше пообщаться со старшими челнами семейства.
А отсутствие желания говорить «спасибо» после обеда может быть проявлением глубокой обиды, которую взрослый недавно нанес ребенку, сам того не заметив. И таких обстоятельств — масса. Их, безусловно, нужно учиться видеть и понимать, если хотеть, чтобы наши «воспитательные разговоры» имели бы хоть какой-то смысл.
Показывая ребенку рамки допустимого поведения, надо чувствовать меру — дабы не создавать тюремных стен в виде жестких и ограниченно-полезных стереотипов действия.
Лично я обычно стараюсь объяснять детям причины, по которым я вынужден запрещать им то или иное. А еще лучше — слегка направить ситуацию, чтобы минимизировать отрицательные эффекты. Например, по луже палкой бить можно, но при этом лучше взять палку подлиннее и стараться не забрызгать себя и окружающих. То есть заодно учимся и аккуратности, и точности движений, и более полному контролю за окружающей обстановкой. Ну а если сильно промочить и испачкать себя, то придется ведь идти домой! А если всех вокруг забрызгать, то им ведь будет неприятно!
Общий принцип таков: не пытаться внушить ребенку некий набор программ поведения которые нам кажутся оптимальными , а учить его самостоятельно разбираться в разнообразных ситуациях.
А для этого необходимо учиться тому же вместе с ним. Просто вместе учиться даже в самых простых бытовых, игровых, организационных ситуациях — часто в них таятся удивительные по глубине и мудрости уроки для нас. Я склонен побеседовать с детишками в том числе, и с выросшими уже о жизненной правде, о том, как все в мире устроено.
Но не забываю при этом, что мое понимание весьма ограничено, что взгляды моих детей или моих учеников могут нести нечто существенно новое для меня, нечто существенно более правильное.
Не обязательно, конечно. Про свой опыт я тоже не забываю. Просто стараюсь, чтобы был баланс. Моя младшая дочка недавно спросила меня: «Папа, почему ты иногда в какой-то ситуации ругаешься сильно и долго, а в другой раз в точно такой же ситуации не ругаешься совсем?
Сказал что-то про настроение. Но у меня это действительно точно так: иногда «разбираюсь» всерьез и многословно, иногда просто поприкалываюсь немного, иногда постараюсь мягко успокоить эмоции участников ситуации, иногда инициативно предложу какие-то конкретные шаги, иногда ору на всех громко, а иногда просто не замечу… Почему?
Если задуматься, то для меня все ситуации всегда разные — так уж устроено мое восприятие, такова структура моей личности. Слова «настроение», «вдохновение», «интуиция»… значат для меня очень многое. А еще ведь есть настроение, вдохновение, интуиция тех, с кем я общаюсь….
И еще, ясное дело, полезны практические слова по ходу любой деятельности: создания картин мы с моими детьми много лет занимались живописью ; вколачивания гвоздей в доски в процессе строительства стеллажей и полок; изучения математики; пилки и рубки дров на даче; сбора грибов в лесу… Тут опыт передается по необходимости и очень естественно.
Важно лишь чувствовать меру в «поучительности» тона и в дозировках инструктирования. Главное все же — совместный процесс, демонстрация по ходу работы. Дело учит лучше слов. Слова лишь помогают освоить его. Кому-то, может, это покажется «непедагогичным» и подрывающим авторитет родителя. Но я всегда обильно и подробно рассказываю своим детям а так же многим другим детям и подросткам о своих личных жизненных ситуациях, о своих удачах и о своих ошибках.
Особенно об ошибках и о неудачах. По-моему, сие есть отличный метод. Понятное дело, не обо всем можно рассказать и не каждому. Но любая реальная жизненная информация, пропущенная через психологию конкретного человека в его искреннем с элементами анализа изложении — прекрасный материал для «воспитательных разговоров». Мои прошлые ситуации с учебой в школе, мои отношения с одноклассниками, мои отношения с противоположным полом, мои различные профессиональные ситуации, мои взаимоотношения со взрослыми друзьями и приятелями, моя работа над собой и поиски мудрости… — все это может быть предметом рассказа и обсуждения с детьми не только старшего возраста, но и с малышами с учетом, конечно, их способа понимания и интересов.
Вопрос в том, чтобы такое обсуждение было построено таким образом, дабы приносить пользу растущему и взрослеющему человеку, а не было бы просто излиянием интимных личных деталей внутренней и внешней жизни. Где грань? Точно — не знаю. Но вот учимся же мы понимать людей, анализируя поступки и переживания книжных героев. Разговор с человеком о его жизни часто много содержательнее любой самой лучшей книги.
Умоляю вас! Не начинайте общение с малознакомым или незнакомым ребенком с вопросов типа: «В каком ты классе? Вежливые дети, конечно, ответят как положено.
Но радости такой разговор им, скорее всего, не принесет. Да и пользы тоже. Вообще такие вопросы обычно демонстрируют вопиющее непонимание взрослыми детей. Я недавно спросил своего старшего сына, которому сейчас 17 лет, что можно посоветовать людям, задающим подобные вопросы. На что Тимоша, со свойственной ему радикальностью выражений ответил: «Дети будут вас презирать!
Я не знаю, как это объяснить лучше. Вот если вы знакомитесь со взрослым человеком, вам придет в голову задавать подобные вопросы? Наверное, разговор уместнее начать с общих интересующих тем. Или уж помолчать, коли таковых не проявляется. А по ходу совместного делания чего-то или по ходу общения в коллективе возникают уже и общие темы.
Точно так же и с детьми, и с подростками. Совсем нет нужды «гнать лошадей». Доверие возникает постепенно. Когда я ездил два года назад в подростковый туристический лагерь, я действовал именно так. Мои сыновья участвовали в общем ходе всех хозяйственных, спортивных и культурных мероприятий. А мы с Машенькой жили рядом. Руководители у ребят были, так что моя роль была лишь дополнительной — приглядывать за ситуацией лишний взрослый человек на несколько десятков подростков — не лишний.
Я и приглядывал. Мне, конечно, интересно было поговорить с ребятами. И при случае мы беседовали, иногда очень откровенно и на весьма глубокие темы — ребята рассказывали о себе, о своих взглядах… Но я не лез ни к кому в душу, не задавал примитивных вопросов типа перечисленных в начале этой главы , не старался очень уж общаться… Я просто воспринимал абсолютно искренне окружающих меня подростков как равных мне людей.
У нас разный опыт и немного разные права. Ну и что? Тот же подход я всегда реализую и в общении с более младшими ребятами и с малышами. Знакомясь с ребенком или общаясь с ним изредка, я всегда обращаю внимание на обстановку его комнаты, на его игрушки и книги, на вид из окна… Я стараюсь почувствовать пространство его интересов. И о том же спрашиваю.
Мне любой ребенок всегда интересен как личность, поэтому постепенно находится и тема для разговора. А если их сразу не видно, то можно просто обсуждать текущие вопросы в деловом ключе. Например, когда меня друзья просят посидеть с их трехлетней дочкой Любочкой, я говорю ей вполне конкретные вещи: «Что ты будешь кушать?
Папа и мама позвонили и сказали, чтобы мы приходили»; «Держись за мою руку крепче»; «Ты молодец, что так бодро шагаешь и не ноешь! Но надо сказать, что Люба — девочка очень общительная, так что в разговоре с ней нет проблем, ведет его она сама, а мне надо лишь поддерживать беседу.
Тут часто встает вопрос об умении взрослого слушать детей. Особенно часто мы склонны пропускать мимо ушей слова маленьких: «Они что-то лопочут — ну и ладно. А у меня голова занята серьезными взрослыми проблемами».
Но, как я уже говорил в первых двух главах, именно разговор с малышом дает возможность окунуться в свежий поток базовых, таинственных, удивительных форм речи. Да и психологический контакт тут можно устанавливать глубокий — если слушать. Мне почти всегда интересно то, что рассказывают мне дети любого возраста. Даже если это вроде бы банальные и хорошо известные мне вопросы, все равно за ними стоит конкретный человек, его конкретная психология, его проблемы и особенности личности.
Да и вообще, как же научишься понимать детей, если не слушаешь их?! Вот, например, в том подростковом туристическом лагере я в основном слушал. Ребята ходили вокруг, рубили дрова, варили еду, решали самые разнообразные вопросы, ссорились, шутили, трепались, пели песни… А я слушал. Если мы не просто слушаем рассказчика, а изредка задаем ему вопросы, то получается еще более продуктивный процесс. С детьми все точно так же, как и со взрослыми. Принципиальная разница лишь в том, что и дети, и подростки остро ощущают искренность и неискренность и сами склонны вести себя гораздо более искренне, чем взрослые.
Помню, я как-то минут пятнадцать объяснял одной восьмилетней девчушке нечто «воспитательное», а потом, заметив ее отсутствующий вид мы шли по улице , спросил, слушает ли она меня.
И она совершенно искренне ответила, что не слушает. А мы, взрослые, из элементарной вежливости или по другим соображениям обычно не склонны к такой откровенности. Но дети чувствуют наш искренний интерес или формальность наших вопросов. Поэтому взрослым, если он хотят нормально разговаривать с детишками и подростками, следует уметь находить реальный интерес для себя в этих разговорах.
Ответы все те же: вспоминать себя в юные годы, активизировать в себе детское мироощущение, относиться к младшим как к равным, быть открытым новой информации… Других методов, по крайней мере, я не знаю. Слушая детей, особенно тех, что помладше, по-моему, не стоит особо сильно привязываться к смыслу их высказываний.
Не стоит делать сразу обобщений и выводов на основе немногих слов. Такую ошибку часто совершали мои родители.
Да и за многими другими взрослыми я замечаю это. Но ведь ясно же: ребенок рассказал нам далеко не все! Как можно делать заключения на основе неполной информации?! Кстати, самую существенную ее часть вы, возможно, и не услышите. А уж судить о «взглядах» юного отпрыска по его некоторым фразам — и вовсе смех. Ведь взгляды ребенок или подросток меняет быстро, он примеряет то одни взгляды, то другие в своем интенсивном изучении мира.
Да и, честно скажем, обычно эти взгляды «не совсем его»…. Моя мама сочиняла мне перед сном сказки, когда я был маленьким. Она сочиняла их каждый раз новые. Я не помню ни одной, но помню, что мне они очень нравились, что я просил маму рассказывать их по несколько штук за вечер. Еще, помню, в семь лет у меня была такая мысль: «Вот бы, когда я вырасту, мне бы не забыть, как я воспринимаю все.
Чтобы уметь понимать детей. Потому что взрослые меня не понимают». Я чувствовал, что меня любят, что обо мне заботятся, но чего-то очень существенного не хватало во взаимопонимании со всеми взрослыми не только с родителями.
И я мечтал написать книгу сказок, читая которую, взрослые учились бы понимать детей. Потом я вырос и стал взрослым, забыв эти детские мечты. И позабыл «детский язык». Мне так нравился взрослый мир! Мне так хотелось в полной мере реализовать возможности взрослой жизни!
Какое уж там думать о взаимопонимании с маленькими детьми?! Немного поучившись взрослой жизни, поизучав некоторые науки и просто пообщавшись с умными людьми, я в какой-то степени удовлетворил мою жажду быть взрослым и жить по-взрослому.
И тут, кстати, я женился. И вскоре стал папой. И с тех пор детский мир увлек меня. Год за годом я погружался в него, заново учась понимать «детский язык», проникаясь всеми формами детской жизни. И книжку написал, которую собирался.
Это «Солнечные сказки». Я работал над ней более ти лет. По-моему, она вполне может помочь взрослому научиться понимать детей. Но, по сути, и все другие мои книги о том же. Старшей дочке я сочинял песенки она просила. А когда родились и чуть-чуть подросли сыновья, то плотно взялся за сочинение сказок. Все начиналось очень прагматично: надо было утихомирить буйных мальчишек перед сном. Сказка оказалась очень удобным способом. И вот началось ежедневное сочинение новых сказок — по два раза в день перед дневным сном и перед вечерним и по несколько штук за раз.
Причем Тима и Коля хотели каждый раз именно новые сказки. Постепенно я вошел во вкус и начал открывать для себя возможности этого дела.
И главное: я учился сочинять сказки, интересные моим детям. Параллельно мы читали детские книжки, играли во всякие игры, гуляли, учились… Словом, это все был образ жизни, в котором сказки — одна из существенных частей.
Сыновья росли, темы и формы сказок соответственно менялись. Потом родилась младшая дочка. Когда он подросла до возраста, уже восприимчивого к сказкам около двух лет , то я оказался в сложном положении: приходилось сочинять так, чтобы было интересно и сыновьям, и Машеньке. Иногда я как-то исхитрялся и сочинял общую сказку, но чаще сочинял по очереди — сначала для Маши, а потом для мальчишек. Интересно, что для младшей дочки оказалось веселее слушать по много дней а то и месяцев одни и те же сюжеты небольшие вариации допускались, но основные пункты должны были быть соблюдены.
А когда она стала постарше, то уже пошло большее разнообразие сюжетов, но зато сериями, где действовали одни и те же герои. Сказок, которые я сочинял сыновьям в их раннем детстве, я уже не помню. Я вообще очень быстро забываю свои сказки. Но многие ключевые моменты из сказок, которые я рассказывал Маше, помню. И как их забудешь, если некоторые повторил сотни раз?! Один из любимых в раннем детстве сюжетов у Маши был такой.
Пошла маленькая девочка в лес погулять. И заблудилась. А тут набежали тучи, засверкали молнии, загремел гром, дождь полил, как из ведра. Девочка побежала по лесной тропинке, пытаясь найти дорогу домой. И вдруг увидела кошечку, которая мокла под дождем и была очень испугана, так как тоже потерялась и заблудилась. Девочка подхватила кошечку на ручки, прижала к себе и побежала дальше по тропинке. И скоро она выбралась из леса и нашла дорогу домой. И кошечку домой принесла.
И спросила: «Ты хочешь быть моей кошкой? И стали они жить вместе с кошкой и гулять в лесу. Прошло уже лет восемь-девять, а я помню почти дословно. И помню все драматические интонации, с которыми рассказывал эту историю. А еще дело в том, что однажды летом мы с мальчишками и с годовалой Машенькой попали загородом под сильнейший дождь. Сверкали молнии, гремел гром, а мы бежали к железнодорожной станции.
Машеньку я, завернув в одеяло, прижимал к груди и всячески успокаивал, а она даже не плакала — так была поражена происходящим. И вот те два километра от озера до станции мы потом «пробегали» с ней еще несколько лет. Впечатление тогда, действительно, было сильное. На станции я завернул Машу во все сухое, и она тут же уснула. Потом мы сели в поезд, где под нами за несколько остановок натекли изрядные лужи. Дома я посадил их сразу всех троих в горячую ванну.
Тогда никто из нас, слава Богу не простудился, дома было тепло и сухо — словом, завершилось приключение благополучно. А второй источник этого сказочного сюжета — огромная любовь Маши к кошкам и собакам и мечта иметь их дома мечта нереализованная.
Вот такой «анализ» сказки. Причем, что характерно, доченька очень четко указывала мне, что я должен рассказывать в этой истории — нельзя было уклоняться. А был еще один любимый сюжет у маленькой Машеньки.
Вот он. Шел мужик по дороге. Увидел дом. Зашел внутрь. Там никого не было. Ну, он стал там прыгать, баловаться и прилип к потолку. Дергался, старался отклеиться — и никак. А мимо дома бежали зверюшки: белки, зайцы, ежики, хорьки… Они увидели, что мужику требуется помощь, и помогли ему отклеиться. Я никогда не понимал, откуда взялся сей сюжет.
Как-то случайно рассказал, а Машку «зацепило». В жизни, вроде, ничего похожего не происходило у нас. Но вот сейчас я подумал: а может, это ассоциативное изображение роли «братьев наших меньших» в жизни человека и человечества — они помогают нам вернуться в исходное естественное состояние после вызванного нашим неразумным буйством и кривляньем попадания в ловушку «на потолке»? Не знаю… Философия… Но всяких зверюшек моя доченька действительно очень любит.
И наши домашние крысы, хомяки и мыши вносят существенный вклад в нашу жизнь. По мере взросления моих детей формы сказок стали больше походить на «фэнтези». И нам всем нравится, когда получается смешно. Герои у нас теперь все больше либо реальные знакомые люди наши соседи, мои друзья , либо известные в обществе фигуры например, очень крутой и всеведущий Президент Путин или мистический и непонятный Борис Гребенщиков , либо известные кино- и книгогерои Чебурашка и крокодил Гена, Карлсон и др.
Как ни странно, Тиме и Коле до сих пор иногда охота послушать мои «предсонные сказки» меня это обстоятельство весьма удивляет — не надоело же за 15 лет! А уж Маша требует их каждый день и очень грустит, если у меня «нет вдохновения» или я «рассердился за их плохое поведение». Естественно, формы моих книжек тоже стали ближе к «фэнтези». В году начали появляться истории про богатыря Ваню и его друзей, орудующих в условиях Древней Руси в лесах, деревнях и городах нашей страны, ближнего и дальнего зарубежья.
Они стали одной из основных форм моего литературного творчества. В целом я удовлетворен тем, как происходит процесс моего «сказочного развития». Подчеркну еще раз, что для меня важен не столько литературный уровень сказки, сколько ее контактность с ребенком, с любым слушателем. Ну и, конечно, стараюсь, чтобы она была позитивной, хоть в чем-то полезной. Правда, довольно часто мне кажется, что многие мои сказки полезны лишь тем, что под них легче засыпать. Но тоже ведь дело.
Недавно, столкнувшись с необходимостью уложить дочку моих друзей Любочку спать, я стал рассказывать ей сказку и поразился тому, что стала сочиняться совершенно непривычная для меня форма.
Фактически, это была даже не история, а просто набор чередующихся между собой действий собачек, кошечек, обезьянок, ежиков — всех тех, с кем мы с Любой перед этим весь вечер играли они были, разумеется, игрушечные. А степень напевности моей речи превзошла все привычные для меня нормы. Словом, сказки каждому ребенку нужны свои. А кому-то, может, и не очень нужны. Моим детям они оказались очень «в тему» — уже 15 лет я сочиняю, сочиняю, сочиняю… И писателем вот с этого дела стал.
И перспективы развития вижу тут для себя большие. Интересно, что очень многие сказки, получившиеся в устной форме весьма удачно, никак не записать адекватно. То есть при записи в виде текста они теряют все свое очарование, весь юмор, весь интерес. Я много раз пробовал фиксировать на бумагу самые удачные сюжеты, но получался полный бред.
То есть мой опыт таков, что это две совершенно разные вещи: сочинять книгу и устно рассказывать новую сказку-импровизацию. Во втором случае очень важную роль играют драматические моменты, ситуация, настроение… Здесь ближе к живому разговору. А книгу мы сочиняем «на века», тут уже текст гораздо более самодостаточен должен быть. Но для кого-то это может быть и не так. Вот Астрид Линдгрен сначала много раз рассказывала своим детям про Пеппи Длинныйчулок и лишь потом записала сказку на бумагу.
У каждого из нас — родителей, писателей, педагогов — свой стиль, свои особенные дети, свои задачи. Мои дети тут не образец, так как слушают мои сказки с ранних лет. Они привыкли к ним, да и вообще мы хорошо знакомы. Другая ситуация — когда я сочиняю сказку для малознакомой подростковой аудитории.
В чем тут ключ? По-моему, ключ — в понимании того, что подростки ничем особым не отличаются от взрослых разве что опыта жизненного поменьше.
В том самом подростковом туристическом лагере, где я был два года подряд со своими детьми, я в конце каждой смены рассказывал ребятам сказки вокруг костра.
Это был всего один день после десятидневной совместной жизни в лесу. Десять дней я постепенно знакомился с ребятами, слушал их речь, мы вместе что-то делали, просто вместе сидели у костра и ели кашу… Поэтому, когда в конце смены руководитель говорил, что дядя Леша расскажет сказку, никто не был шокирован и не протестовал.
Мы ведь уже стали не совсем чужие. Конечно, совсем «своим» я стать не успел, но все же и не посторонний. Помню, мы разожгли большой костер, расселись вокруг на бревнах и чурках.
Остались сидеть только те, кто хотел послушать — все остальные могли свободно уйти. Но оставшихся я попросил слушать тихо. Из отряда в 50 человек ушли всего несколько.
А слушали так внимательно, что я был поражен. У меня не было «домашних заготовок», но настроение я «копил» к этому действу, надеясь, что вдохновение будет.
И вот начинали сочиняться сказки. Одну из них я хорошо помню. Почему-то ее легко получается пересказывать. Она сочинилась короткая и символичная. И главное: ребята слушали ее так внимательно, что она явно не «прошла мимо». Здесь я привожу ее примерный пересказ. Образ костра и темнеющего вокруг леса можете добавить сами. Жил-был в одной деревне старик. И был у него верный пес. Они очень дружили. Однажды вечером в дом старика постучал путник.
Старик впустил гостя. Тот попросил еды и ночлега. Они поужинали и легли спать. Проснувшись утром, старик обнаружил, что его гость уже ушел. И что он увел с собой верного пса, бывшего надежным другом старику много-много лет. Старик бросился вдогонку. По дороге он расспрашивал людей, и те говорили ему, что да, видели человека и пса, идущих куда-то.
