Афористические выражения огни сибири, Болдинские чтения. 2022

Сочетание ассоциаций и намеков подкреплено искусством точной, изящной, поэтической детали, привязывающей мистически неясный и зыбкий смысл картины к какой-то реальности. Ваджибов М Д. В «Былом и думах» А. Использование инновационных технологий в практике преподавания русского языка как иностранного Эти же при- знаки присущи информационным задачам, к которым, на наш взгляд, можно отнести и герменевтический анализ текста на спе- циально организованном уроке-коммуникации [2], и определение позиции автора художественного текста [4], и упражнения, фор- мирующие умение соотносить единицы языка с коррелятами в объективной действительности, т.

The translator makes changes that can be explained by the mental and aesthetic peculiarities of different cultures. On the contrary, the poem by A. Pushkin, in which traces of the reception of the poem by E. Parny and other sources are obvious, is an original work, the result of individual creative rethinking and mastering of tradition. Pushkin removes the melodramatic pathos of the pretext, changes the subjective organization and thereby enhances the humanistic sound of the work.

Keywords: E. Parny, P. Ивинский Московский государственный университет имени М. Первая позволяет понять, как связаны два именования Онегина «педантом» в пятой и пятнадцатой строфах , вторая — связать пушкинскую трактовку «вышедшего из моды» латинского языка с цитирующимся Жокуром «Поэтическим искусством» Буало. Вместе с тем к анализу соответствующего фрагмента романа в стихах были привлечены комедия А. Сумарокова «Лихоимец», «Сиракузянки» Н. Гнедича и др. Вряд ли нужно специально останавливаться на вопросе о культурном статусе «Энциклопедии»: это ключевой текст европейского Просвещения, именно в этом качестве вызвавший интерес в России, не спадавший до конца XVIII века и далее, по крайней мере до конца пушкинской эпохи [см.

Знакомство с «Энциклопедией» — в пушкинском кругу один из важнейших показателей уровня образованности, а обладание собственным экземпляром издания — желанная цель многих поколений библиофилов, литераторов, светских людей.

Между тем систематическое изучение влияния, оказанного «Энциклопедией» на русскую литературу вообще, на литературу пушкинской эпохи, на пушкинский литературный круг [см. Однако исследование вопроса наталкивается сразу на несколько трудностей, которые мы считаем необходимым здесь кратко обозначить. Во-первых, мы практически ничего не знаем о времени и характере первого знакомства Пушкина с «Энциклопедией», с отдельными текстами из нее разумеется, речь вряд ли может идти о сплошном изучении всех томов издания , и можем лишь предполагать, чьими библиотеками Пушкин мог воспользоваться для ознакомления с нею и с каким именно ее изданием.

Во-вторых, к тому времени, когда Пушкин начал интересоваться «Энциклопедией», сложилась большая и сложная традиция ее обсуждения отнюдь не всегда комплиментарная в разных контекстах и по разным поводам, переводов, перепечаток отдельных статей с теми или иными вмешательствами в их текст, осуществлявшимися далеко не только их авторами , и это огромное смысловое поле с которым Пушкин и его окружение, без сомнения, соприкасались и взаимодействовали , по крайней мере если речь идет о русской рецепции издания, до сих пор едва затронуто историческими исследованиями.

В-третьих, мы не знаем точно, когда именно Пушкин получил в свое распоряжение полное издание «Энциклопедии», переданное ему И.

Великопольским в счет карточного долга 35 томов, т. Судя по имеющимся скудным данным, это могло произойти не ранее середины августа г. Соответствующим образом, на сегодняшний день все попытки выявить «энциклопедические» подтексты произведений Пушкина, созданных до этого времени, имеют гипотетический характер и могут приобретать некоторое значение лишь постольку, поскольку они разъясняют «темные места» пушкинского текста.

Разумеется, две заметки, публикуемые ниже, не являются исключением. Онегин был по мненью многих Судей решительных и строгих Ученый малый, но педант: Имел он счастливый талант Без принужденья в разговоре Коснуться до всего слегка, С ученым видом знатока Хранить молчанье в важном споре, И возбуждать улыбку дам Огнем нежданных эпиграмм.

Обычай деспот меж людей. Второй Чадаев, мой Евгений, Боясь ревнивых осуждений, В своей одежде был педант И то, что мы назвали франт. Он три часа по крайней мере Пред зеркалами проводил, И из уборной выходил Подобный ветреной Венере, Когда, надев мужской наряд, Богиня едет в маскарад. Это сложная конструкция, которая требует каких-то объяснений: ясно, что она не могла оформиться случайно, что Пушкин ведет какую-то игру, но смысл этой игры от нас ускользает.

Между тем прояснить его нетрудно. Jacques I. Этот изъян рассудка встречается во всех одеждах; педанты есть во всех званиях, во всех состояниях, от порфиры до сюртука, от орденской ленты до докторской мантии. Джеймс VI был король-педант.

Между тем, это правда, что порок педантства часто связывают с учеными, которые с удовольствием демонстрирует весь накопленный ими запас познаний в области изучения древностей.

Эта демонстрация ошеломляющей эрудиции бывала так сильно осмеяна и так часто приписывалась людьми опытными писателям, что французы предпочли отказаться от эрудиции, литературы, изучения языков и соответственно от понимания всех знаний, ими добытых. Им так часто повторяли, что нужно отбросить педантство и писать языком хорошего общества, что в конце концов серьезные авторы стали шутливыми, а чтобы доказать, что они принадлежат к хорошему обществу, они стали писать в тоне, принятом в очень плохом обществе и на соответствующие темы.

Сразу разъясняются два обстоятельства. Во-первых, становится понятно, почему Онегина приняли за педанта: именно педант «ученый знаток» обнаруживался под маской светского франта, овладевшего «легким» стилем, но не умеющего скрыть до конца «педантское» стремление к интеллектуальному доминированию. Немодная латынь, «Энциклопедия», Гомер и Феокрит, Гнедич и Греция Напомним текст шестой и седьмой строф первой главы: VI Латынь из моды вышла ныне: Он рыться не имел охоты Так, если правду вам сказать, В хронологической пыли Он знал довольно по-латыне, Бытописания земли; Чтоб эпиграфы разбирать, Но дней минувших анекдоты, Потолковать об Ювенале, От Ромула до наших дней, В конце письма поставить vale, Хранил он в памяти своей.

Да помнил, хоть не без греха, Из Энеиды два стиха. Не нужно золота ему, Бранил Гомера, Феокрита; Когда простой продукт имеет. К первым четырем стихам шестой строфы В. Набоков дал следующий комментарий: This can be construed as 1 "since Latin is obsolete, no wonder Onegin could only make out epigraphs," etc. The first reading seems pointless to me. The knowledge Onegin had of Latin tags, however meager, is placed in contrast to, rather than seen as a result of, the initial situation; the second, and to me correct, reading contains an element of humor: "Latin is obsolete; but would you believe that he actually was able to decipher trite mottoes and discuss Juvenal [in a French version]!

One of the epigraphs he could decipher heads Two. Присоединяясь пока что к мнению Набокова, я считаю нужным оговорить, что шутка Пушкина в его изложении выглядит скорее вялой и плоской, чем острой и тонкой, быть может потому, что Набоков не счел нужным разъяснить, к каким именно культурно-историческим контекстам она отсылает читателя.

Один из этих контекстов давно выявлен: это высылка иезуитов сначала из обеих столиц, потом из России. Далее, в марте г. Этот ряд событий, за которым стояли сложные политические интриги, расчеты и опасения, имел в виду Пушкин, когда писал о вышедшей из моды латыни. Все это, однако, не объясняет, почему упоминание о латыни у Пушкина сопровождается довольно странной оговоркой: Так если правду вам сказать.

Разве автор романа в стихах готов сознаться, что далеко не всегда говорит именно ее? Это тем более странно, что ему прекрасно известен классический текст Сумарокова, который в своем «Лихоимце» обыгрывал именно эту «присловицу»: Кащей. Нет, коли правду сказать, лутче девичей жизни на свете. Коли правду сказать; так нет желательняе мне той жизни, которую я себе выберу. Коли правду сказать; так у меня сердце от едаких речей замирает.

Послушайте дядюшка: я примечаю у вас ежедневно присловицу ету: коли правду сказать; а она от тово, что вы редко правду говорите: честному человеку такая присловица непристойна, потому что они не иногда, да всегда правду говорят: а вы, может быть, да и конечно, и в самую ту минуту, когда ету присловицу твердите, не то думаете, лишь только других уверяете, что правду говорите ложь и с етою присловицею и без етой ложь, а истинна всегда истинна.

Вряд ли нужно доказывать, что у Пушкина должны были быть серьезные основания для того, чтобы воспользоваться кащеевой формулой. Но у него она не могла быть средством сокрытия мыслей: Пушкин скорее как бы извиняется за некоторую неловкость упоминания о латыни в хорошем обществе, которое, разумеется, и без него знает и о том, что латынь — язык старый, и о том, что эпоха иезуитского образования в России закончилась, и которое в какой-то части состоит именно из тех людей, которые получили именно это образование, признанное теперь верховной властью ненужным или даже вредным.

Однако он все же напоминает об этом, чтобы тут же спасти ситуацию указанием на его почти комическую нерезультативность «Мы все учились понемногу». Я имею в виду статью «Язык» «Langue» , написанную Жокуром для первого издания энциклопедии. В нашем переводе: Ясность, порядок, точность, чистота выражения, отличают французский от других языков и делают его приятным и способным нравиться всем народам.

Порядок в выражении мыслей делает его легким; правильность изгоняет экстравагантные метафоры; и его скромность запрещает любое использование вульгарных или нецензурных выражений.

Латынь в словах отважна и честна, Но французский читатель хочет уважения. Однако я не считаю, что в этом отношении наш язык сам по себе имеет особое преимущество перед древними языками. Греки и римляне говорили согласно своим обычаям; мы говорим, как и другие современные народы, в соответствии с нашими; и различное использование таких инструментов не меняет их природу и не делает их превосходящими друг друга.

Источник стихотворной цитаты в этом отрывке очевиден: это вторая песнь «Поэтического искусства» Буало2, хорошо известного русским поэтам по крайней мере со времен Сумарокова. Итак, дело не в том, что латынь устарела, как считал Набоков вряд ли Пушкин стал что бы то ни было писать, чтобы напомнить об этом вряд ли представлявшемся ему малоизвестным факте , а в том, что русские вслед за французами стали ценить благопристойность — а потому нам как бы неловко признаваться в том, что кто-то разбирает хотя бы латинские эпитеты.

Общий смысл пушкинской шутки, вероятно, таков: невежество есть условие благонравия3. Вряд ли нужно доказывать, что в ее рамках латыни мог быть противопоставлен только греческий с которым часто связывался церковнославянский, который мы здесь не обсуждаем по очевидной причине: в занимающем нас пушкинском тексте он не упоминается , как и латинской литературе — греческая. Именно так обстоит дело у Пушкина. Возвращаясь ненадолго к теме Буало, отмечу, что именно он и именно в «Поэтическом искусстве» задал в каком-то смысле обязательный канон восприятия античности — и в нем Гомер и Феокрит, Виргилий и Ювенал занимают незыблемые позиции при том, что оценка Гомера у него сложная, но в любом случая далекая от позиции «новых».

Но Буало, в той же второй песни, соотносит Феокрита с Виргилием, его подражателем, а не с Гомером: Избегнуть крайностей умели без усилий И эллин Феокрит, и римлянин Вергилий. Вы изучать должны и днем и ночью их: Ведь сами музы им подсказывали стих. Теперь попытаемся понять, почему у Пушкина соотнесены именно Гомер и Феокрит. Гаспаров предложил следующее объяснение поведения пушкинского героя: У Пушкина Евгений Онегин, когда хотел пооригинальничать, «бранил Гомера, Феокрита», которых все знали со школьной скамьи, и разговаривал о науке политической экономии, которую не знал никто.

Гомера знаем и мы, с него начиналась классическая греческая поэзия; познакомимся же и с Феокритом, на котором она, можно сказать, кончается. Из этого можно было бы заключить, что упоминание имен Гомера и Феокрита — способ указания на то, что пушкинский герой не только бранит именно их, но и не приемлет литературу классической Греции как таковую в целом4.

Однако это умозаключение, во-первых, выглядит слегка экстравагантным, а во-вторых, оно все же ни на чем не основано. Гнедича «Рыбаки» и приводит обширную выписку из нее [22, т. По этой причине считаю возможным напомнить о том, что писал Гнедич о Гомере и Феокрите в предисловии к своему переложению одной из идиллий Феокрита, озаглавленному «Сиракузянки, или Праздник Адониса. Идиллия Феокрита» обычно датируется — годом : В литературах новейших времен, особенно в итальянской, когда все роды поэзии были испытаны, являлось множество идиллий посреди народа развращенного; но как мало естественности в Санназаро, какая изысканность в Гварини!

О французах и говорить нечего. Гесснер, которого много читали при дворе Людовика XV, также не мог выдержать испытания времени: он создал природу сентиментальную, на свой образец; пастухов своих идеализировал, а что хуже — в идиллии ввел мифологию греческую. В этом состояло его важнейшее заблуждение: нимфы, фавны, сатиры для нас умерли и не могут показаться в поэзии нашего времени, не разливая ледяного холода.

Таким образом, Феокрит остается, как Гомер, тем светлым фаросом, к которому всякий раз, когда мы заблуждаемся, должно возвратиться. Германские поэты поняли, что род поэзии идиллической, более нежели всякий другой, требует содержаний народных, отечественных; что не одни пастухи, но все состояния людей, по роду жизни близких к природе, могут быть предметами сей поэзии. Конечно, мы не можем утверждать, что Пушкин был знаком с данным текстом до момента завершения первой главы романа в стихах первая публикация «Сиракузянок» была осуществлена именно в том издании г.

Но в данном случае это не так важно, как могло бы показаться: достаточно того, что текст Гнедича с неопровержимостью свидетельствует о том, что сближение Гомера и Феокрита не позднее г. Дельвиг и с которым взаимодействовал сам Пушкин даже после отъезда из Петербурга на юг неслучайно именно Гнедича Пушкин просил выступить в роли издателя поэмы «Кавказский Пленник» , как избыточно экзотическое.

На самом же деле Гомер и Феокрит были соотнесены друг с другом гораздо раньше, через Виргилия; ср.

Существенно, что Мерзляков неизбежно воспринимался как предшественник Гнедича, осуществивший свой перевод «Рыбаков» Феокрита и напечатавший его как раз в том издании, которое мы только что цитировали [см. Свербеева: «Гнедич, один из искуснейших чтецов того времени, хотя и чересчур напыщенный, как и вся его фигура, прочел однажды в собрании всего кружка свою классическую идиллию Рыбаки, превосходное подражание Феокриту, в которой он с неподражаемым поэтическим талантом в этом роде описал светлую, как день, петербургскую ночь и плоские берега величественной Невы, окаймленные великолепными зданиями» , а сам Гнедич при этом воспринимался не только как подражатель Феокрита, но, естественно, и как знаток и переводчик Гомера; продолжим цитату, опустив одну фразу, относящуюся к Крылову и нам сейчас не нужную: «Им же читались иногда и отрывки из его Илиады; он, как известно, был первым из наших эллинистов и один из всех поэтов усвоил вполне русской поэзии древний греческий гекзаметр» [41, т.

Как видим, для того чтобы связать Гомера с Феокритом, Пушкину, даже если предположить, что он каким-то образом сумел отрешиться от всего прочего, достаточно было знать то, что знали все, а именно то, что Гнедич не только подражал Феокриту в «национальных» «Рыбаках», но и питал постоянный интерес к Гомеру небезынтересно напомнить, что до «Сиракузянок» и «Рыбаков» Гнедич написал и издал поэму о Гомере [42] и тем самым оформил свою литературную биографию как переход от Гомера к Феокриту — с тем, разумеется, чтобы впоследствии вернуться к Гомеру.

Итак, Онегин, «бранящий» Гомера и Феокрита, оказывается не лишенным своеобразного комизма7 «оппонентом» Гнедича и все тех, кто связывал эти имена как принадлежащие к отнюдь не бесконечному ряду наиболее существенных для европейской литературной традиции. Однако за что он мог их бранить и были ли прецеденты такого рода?

Конечно, за то же, за что бранили их «новые» — за грубость и безнравственность; здесь еще раз обратимся к «Энциклопедии» и напомним о том, что в ней есть выразительные отголоски «спора о древних и новых» так живо интересовавшего Дидро и не мыслившегося им завершенным.

Что до вольностей, которые Феокрит и Вергилий, в особенности Феокрит, иногда позволяли себе в эклогах, то мы не можем их оправдать.

Как порицали бы художника, если бы он наполнил пейзаж непристойными сценами, так порицают поэта, который заставляет пастухов произносить речи, противоречащие той невинности, которую следует предполагать в людях, от которых едва отлетела Астрея. Вряд ли нужно доказывать, что непростая пушкинская «игра», которую мы сейчас обсуждаем, не является попыткой дискредитации ни Гнедича, ни кого бы то ни было еще из числа поклонников гомеровско- феокритовской древности: идея всерьез противопоставить со знаком «плюс» кому-то из них или им всем светского франта, откровенно плохо во всяком случае по сравнению с ними образованного, видимо вообще не могла прийти Пушкину в голову, как и идея пародировать «спор о древних и новых».

Конечно, поклонникам европейских литературных древностей, скорее всего, не найти общего языка с людьми онегинского типа в этом отношении первые в каком-то смысле неизбежно сдвигаются на периферию соответствующего сегмента светского общества. Но это совершенно не мешает Пушкину цитировать «Рыбаков», демонстрируя готовность в литературном отношении опереться на Гнедича. Но тогда чем является обсуждаемая литературная «игра»? Ответ находится в письме Пушкина все к тому же Гнедичу от 23 февраля г.

Но жду стихов Ваших, хоть печатных, хоть рукописных. Песни греческие прелесть и tour de force. Но, отдохнув после «Илиады», что предпримете Вы в полном цвете гения, возмужав во храме Гомеровом, как Ахилл в вертепе Кентавра?

Я жду от Вас эпической поэмы. Сижу у моря, жду перемены погоды. XVII, ср. XL], а сама книга неизбежно соотносилась со всей историей борьбы Греции за независимость, в том числе с событиями весны г.

Любопытно, что Пушкин цитирует все ту же первую главу Евгения Онегина, которую мы обсуждали выше ср. Подведем некоторые итоги. Разумеется, никто не бросился изучать греческий отдельные случаи не делают общей картины , но героика гомеровской поэмы, вместе с «феокритовским» возрождением идиллии, и даже какие-то сегменты новогреческой литературы обрели дополнительную мотивацию в пространстве русской культуры.

Примечания 1. Конечно, не раз привлекавшее внимание комментаторов; обзор литературы вопроса и подробное обсуждение важнейших европейских контекстов онегинского «педантства» см. Не рассматриваем здесь напрашивающийся руссоистский контекст этой шутки, затронутый в первой главе см. Не считаем нужным обсуждать здесь школьную периодизацию, видимо, не волновавшую М. Гаспарова, и, соответственно, вопрос о том, еще ли Феокрит «классик» или уже «эллинист».

Теокрит и Гомер еще и поныне спорят с ним о первенстве: один в пастушеской, другой в героической поэме; но Гезиода оставил он далеко за собою» [35, с. Гомер, Феокрит и Виргилий не раз включались в один ряд с крупнейшими поэтами нового времени, ср. Разумеется, Гомер и Феокрит могли сооноситься друг с другом и непосредственно [см. Переоценивать последний контекст вряд ли разумно: в противном случае мы рискуем представить Онегина единомышленником Карамзина — автора только что процитированной «записки» для чего, разумеется, нет ровным счетом никаких оснований, не говоря уже о том, что опубликована она будет, и то частично, в г.

Напомним и о том, имея в виду устойчивый интереc русских поэтов начала XIX в. Сферин [40, с. Впрочем, видимо, не случайно Гнедич счел нужным подчеркнуть, что во всей Европе только немецкие поэты смогли правильно оценить и по-настоящему понять Феокрита [32, с. Если соотнести его отношение к литературной древности с контекстом «спора о древних и новых», то характер пушкинской над ним насмешки отчасти прояснится: по отношению к греческой древности он ведет себя как «новый», по отношению к латинской — скорее как «старый» во всяком случае он готов «потолковать об Ювенале» и процитировать «два стиха» из поэмы Виргилия , и при этом вряд ли когда- либо интересовался этим «спором», а может быть, и не слышал о нем.

Вместе с тем нельзя не признать, что мы мало знаем о характере пушкинского восприятия «спора» и в большинстве случаев можем лишь догадываться о том, какие именно тексты и факты европейской и русской литературной жизни формировали в сознании Пушкина активный контекст его восприятия [ср.

Штранге M. Berkov P. Коробочко A. Ревуненкова Н. Копанев Н. Forycki M. Pessac, Bruxelles, Mervaud M. Langres, Жуковский В. Вяземский П. Барсуков Н. Жизнь и труды М. Колюпанов Н. Биография Александра Ивановича Кошелева. Мейлах Б.

Пушкин и русский романтизм. Пушкин: Кн. Благой Д. Творческий путь Пушкина — Фейнберг И. Читая тетради Пушкина. Мурьянов М. Из символов и аллегорий Пушкина. Бабаев Э. Зиссерман П. Мазур Н. A Paris, — Eugene Onegin. A Novel in Verse by Aleksandr Pushkin.

Translated from the Russian, with a Commentary, by Vladimir Nabokov. Набоков В. Комментарий к роману А. Пушкина «Евгений Онегин». Поэтическое искусство. Бродский Н. Лотман Ю. Роман А. Гаспаров М. Занимательная Греция. Стихотворения Н. Гнедич Н. Эклоги П. Виргилия Марона, переведенные А. Воейков А. Новиков П. Начальные правила словесности г. Перевел с французского и прибавлениями умножил Императорского Московского университета кандидат Дмитрий Облеухов.

Идиллии Феокрита. Переведены с греческого Егором Сфериным. Записки Дмитрия Николаевича Свербеева — Рождение Омера, поэма. Сочинение Н. Ивинский Д. Пушкин и его время. Комментарий к повести «Выстрел» В. Файбисович Государственный Эрмитаж Victoire yandex. Пушкина «Выстрел», имеющий целью уточнение хронологии изображенных в ней событий. Автор рассматривает гипотезу о службе Сильвио в Белорусском гусарском полку. Анализ типологического родства главного героя повести с легендарным гусаром Алексеем Бурцовым, воспетым Денисом Давыдовым, убеждает автора в том, что личные мотивы не могли заставить Сильвио отказаться от участия в Отечественной войне г.

Ключевые слова: дуэль, война, фуражка, bonnet de police, гусар. Сильвио, герой повести Пушкина «Выстрел», погиб двести лет назад, 17 29 июня года, в бою при Скулянах, предводительствуя отрядом этеристов. Можно предположить, что в пушкинской повести, как и в романе «Евгений Онегин», время «расчислено по календарю». Так, С. Шварцбанд полагал, что выстрел графа, пробивший фуражку Сильвио, следует приурочить к концу мая года, а последнюю встречу к году [1, с. Коджак датировал первый поединок , а второй — годами [2, с.

Тудоровская [3, с. Гроссман [4, с. Можно догадаться, почему никто не датировал первый поединок или годами: в этом случае вторая дуэль должна была бы состояться в или году.

Очевидно, Отечественная война и заграничные походы русской армии, не упоминаемые в повести «Выстрел», не могут не учитываться при попытках уяснения ее хронологических вех. Пушкин ни словом не обмолвился о том, что делал Сильвио во время Отечественной войны и заграничных походов — годов. Так ли это? В научной литературе уже предпринимались попытки реконструкции послужного списка Сильвио.

Упоминание в повести Алексея Бурцова и Дениса Давыдова, сослуживцев по Белорусскому гусарскому полку в — годах, порождает соблазн определить в этот полк и Сильвио. Отзвуки легенд и былей этого полка, несомненно, долетали до Пушкина перед знаменитой болдинской осенью года, когда были созданы «Повести Белкина». Двадцатилетний гусарский Ротмистр закрутил усы, покачнул кивер на ухо, затянулся, натянулся и пустился плясать мазурку с Полячками.

В сие бешеное время он писал стихи своей красавице, которая их не понимала, и сочинил известный призыв на пунш Б Ломать голову над фамилией «Б В августе года приятель Пушкина Алексей Вульф пожелал вступить юнкером в гусарский Его Императорского Высочества принца Оранского бывший Белорусский полк. Вульф «занялся обмундировкою», как только узнал о зачислении в полк; вероятно, перед отъездом он простился с поэтом, представ перед ним в мундире с иголки.

Вульф выехал из Петербурга к армии 7 февраля; поэт месяц спустя отправился из Петербурга в Москву; там в апреле г. Автобиография Дениса Давыдова, живое общение с ним, вступление Алексея Вульфа в гусарский Принца Оранского полк, вероятно, входили в круг ассоциаций Пушкина осенью года, в дни работы над «Выстрелом».

Но означает ли это, что своего героя Пушкин сделал однополчанином Бурцова, Давыдова и Вульфа? Косвенным подтверждением принадлежности Сильвио к белорусцам считается то обстоятельство, что «Белорусский полк дислоцировался в Юго-Западном крае», где мог состояться бал у польского помещика [7, с. Это суждение основано, вероятно, на приведенном выше свидетельстве Д.

Давыдова о том, что в г. Однако осенью г. Белорусский гусарский полк переправился через Днестр и шесть лет провел на театре военных действий турецкой войны в составе Дунайской армии.

В связи с этим отнесение первой дуэли к — годам немыслимо — независимо от того, в каком полку служил Сильвио. Если же считать Сильвио офицером Белорусского гусарского полка, то первая его дуэль не могла состояться и в — годах, поскольку до осени г.

Белорусский гусарский полк воевал с турками на берегах Дуная, где имений польских помещиков, как известно, не было. В июле г. Белорусский гусарский полк двинулся на Волынь и прибыл туда к середине сентября. Но к началу февраля г. В тот же день все караулы были сданы французской национальной гвардии, и русская армия двинулась в обратный путь. Следовательно, дуэль белорусских гусар в польском имении не могла состояться и в мае года. Но 8 20 марта года Наполеон вновь водворился на французском престоле; союзники начали мобилизацию.

Кампания г. Однако во Франции Белорусский гусарский полк задержался до осени: он принял участие в знаменитом смотре в Вертю, состоявшемся 29 августа 10 сентября года. Оттуда белорусские гусары ушли на зимние квартиры в Стопницу, обводовый областной город Кельцкого воеводства на Висле, в 90 верстах к северо-востоку от Кракова. Шестнадцать лет спустя, осенью года, бывший Белорусский, а с го года — Его Императорского Высочества Принца Оранского — гусарский полк, был вновь расквартирован здесь по окончании Польской кампании.

В ноябре г. Вульф записал в своем дневнике: «Жители приняли нас в Стопнице и окрестных местечках, где расположились эскадроны, лучше, чем бы полагать должно было после народной войны. Старожилы смотрели на нас, как на знакомых, ибо случайно наш полк стал теперь в тех же самых местах, в которых стоял после французской войны в м году.

Ротмистр Адамов, единственный офицер, оставшийся от того времени, нашел еще старых знакомых. Эта несоответственность вкусов была теперь, может быть, причиною, что мы менее сошлись с жителями, чем предшественники наши, судя по тому, что гласит предание. Женщины и теперь остались верными себе: они встретили нас столь же благосклонно, как и прежде» [9, с. Здесь, «в окрестных местечках» «на бале у польского помещика» столкновение Сильвио с любителем черешни могло произойти не ранее мая года, а в этом случае он «опаздывал» на сражение при Скулянах Но была ли известна Пушкину история белорусских гусар во всех этих хронологических и топографических подробностях?

Представлял ли он себе судьбу Алексея Бурцова вне рамок поэтического образа, созданного Д. Судя по тому, что Алексей Вульф ассоциировал пребывание Белорусского гусарского полка в Стопнице в г. Неизвестна она была, вероятно, и Пушкину. Девять с небольшим месяцев спустя, 14 июля г. Гусарский полк 4. Менее, чем через полтора года, 4 декабря г. Бурцов был переведен в Саратовский гарнизонный батальон «по неспособности к полевой службе» капитаном, а 21 марта г.

Жихарев записал в своем дневнике впечатления от встречи в Липецке со «старым городничим» Петром Тимофеевичем Бурцовым: «Старик огорчен поведением единственного сына5, гусарского поручика6, доброго будто бы малого, но величайшего гуляки и самого отчаянного забулдыги из всех гусарских поручиков» [10, с. По-видимому, «болезнь», сделавшая к концу г. Выйдя в отставку, Алексей Бурцов, по свидетельству его троюродного брата Аполлона Марина, «проживал в Липецке у родителя своего на скудном содержании», пока не узнал из газет, что вновь принят на службу.

По словам А. Марина, отец Бурцова не верил своим глазам «до тех пор, пока Алексей Петрович не получил от государя императора деньги на обмундировку, прогоны и содержание. Однако Алексей Петрович не изменял своей несчастной склонности до конца дней. В комментариях к бурцевскому циклу стихотворений Д. Давыдова В. Вацуро отметил, что «в рапортах Белорусского гусарского полка за г.

По свидетельству племянника Бурцова, известного издателя «Русского архива» П. Наскакал со всего бегу на околицу и раздробил себе череп» [10, с. Вероятно, сведениями о том, как сложилась судьба Бурцова после перевода Д. Давыдова из Белорусского гусарского в Л.

Гусарский полк, Пушкин, как и Вульф, не располагал. Она не раз уже привлекала внимание исследователей [13, с. Слово «фуражка» в повести «Выстрел» Пушкин употребляет восемь раз; но в принятом ныне значении картуз это слово у него выступает отнюдь не всегда: Пушкин трижды обозначает этим же словом треугольный суконный колпак с кисточкой.

Его называли bonnet de police: поначалу он был положен военным, посаженным под арест в salle de police на гауптвахту. Со временем bonnet de police получил в королевской армии повсеместное распространение в качестве шапки для ношения вне строя. Вслед за нижними чинами кавалерии фуражные шапки получили и нижние чины пехоты.

В России век фуражной шапки был недолгим: 23 сентября г. Приказ по Кавалергардскому полку от 1 июня г. Из этого приказа следует, что до введения фуражек-картузов офицеры-кавалергарды носили «фуражки», официальным регламентом не предусмотренные. Вероятно, это были скроенные из тонкого, т. Возможно, такими колпаками обзаводились офицеры и других полков.

На голове Сильвио, как мы знаем, — bonnet de polis. Между тем, граф «стоял под пистолетом, выбирая из фуражки спелые черешни». Пушкин явился с фуражкой, наполненной черешнями Форменную фуражку с козырьком Пушкин носил с лицейской скамьи; возможно, молодому поэту импонировало то обстоятельство, что фуражки лицеистов, как и фуражки лейб-гусар, имели синие тульи и красные околыши [15, с.

Фуражку он носил позднее и в Одессе [16, с. Если учесть, что офицерские фуражки были введены осенью г. До начала Отечественной войны оставалось около двух недель. Мог ли успеть Сильвио выйти за это время в отставку? Нет, русский офицер не волен был выйти на покой, когда пожелает. Однако в ночь с 11 23 на 12 24 июня года Наполеон форсировал Неман, и прошение об отставке не слишком украсило бы в это время русского офицера — в каком бы полку он ни служил и какими бы доводами ни руководствовался.

Пушкин обрисовал характер своего героя столь резкими и отчетливыми чертами, что для Ю. Лотмана исповедь Сильвио стала своего рода генетическим кодом, позволившим выявить «особый тип разгульного поведения, который уже воспринимался не в качестве нормы армейского досуга, а как вариант вольномыслия» [18, с. Это вольномыслие заключалось, кажется, в парадоксальном утверждении личной независимости в услових армейской иерархии и дисциплины. Единственной платформой для компромисса между требованиями устава и порывом к «самостоянию» оказывался воинственный патриотизм.

Сильвио стремится к первенству в том бешеном «разгуле», в том безудержном гусарском «буйстве», которые являют собою некий пролог к героическим неистовствам на полях грядущих сражений во славу Отечества. В стихах Дениса Давыдова, посвященных Алексею Бурцову, и автор, и адресат его поэтического обращения ждут и жаждут этих битв как иных пиров: Саблю вон и в сечу!

В этом случае нравственное превосходство, которого Сильвио добился при последней своей встрече с графом, оказалось бы изначально недостижимым, а личность его утратила бы свой трагический масштаб. Обрекая себя на самые немыслимые кары в случае проявления столь постыдной слабости, Давыдов, в частности, прочит себе и такую невообразимо унизительную долю: Пусть среди кровавых боев Буду бледен, боязлив, А в собрании героев Остр, отважен, говорлив! Но не этот ли жребий выпадет Сильвио, если, проведя в безопасном и забытом богом местечке , и годы, он предъявит свое право на выстрел «обвешанному крестами» подвижнику героической эпопеи, возвратившемуся из Парижа?

Нет, ранее дней «славы и восторга», ранее весны года Пушкин отправить Сильвио в отставку не мог, и bonnet de police Сильвио был прострелен на дуэли после вступления союзников в Париж — весной го или го года. Противоречие здесь очевидно, но оно носит внешний характер: ясно, что начальство, которому «первый буян по армии» доставлял множество хлопот, не могло не ценить его храбрости и решительности в бою: полковые командиры не всякий раз обходили его чинами и наградами.

Но зачем же тогда Сильвио надел на поединок с графом головной убор, не предусмотренный уставом русской армии? Почему он не снял этот суконный колпак, несмотря на то, что «жар уже наспевал», и противник его явился на дуэль в одной рубашке и с обнаженной головой?

Здесь на память могут прийти экстравагантные головные уборы генерал-майора Я. Кульнева — шефа Белорусского гусарского полка в — годах: по словам Д. Все это делывал он, однако, на биваке, вне службы, но никогда на службе и перед войском» [20, с.

Возможно, из такого балагурства надел bonnet de police на дуэль с графом и Сильвио. Нужно сказать, что bonnet de police, заимствованный русскими у французов, имел на родине несравненно более долгую и счастливую судьбу, чем в России14; во Франции bonnet de polis носили не только солдаты, офицеры и генералы — его видели на голове Бонапарта.

Перед вторжением в Россию император решил провести рекогносцировку берегов Немана близ Ковно. Обратим внимание на значительную разницу в возрасте дуэлянтов. Ко времени их последней встречи Сильвио было лет тридцать пять; пять лет спустя графу было около тридцати двух, следовательно, он был на восемь лет младше Сильвио.

Сильвио, служивший, по словам И. Нетрудно высчитать, что пощечину двадцатидевятилетнему Сильвио безусловно, командиру эскадрона , отвесил корнет или свежеиспеченный поручик двадцати одного года. Заметим в заключение, что едва ли не единственный портрет русского офицера в bonnet de police был создан спустя, по меньшей мере, десять лет со дня выхода в свет повести «Выстрел»: это акварельный портрет Константина Александровича Булгакова — кисти Л.

Булгаков изображен в сюртуке обер-офицера Л. Московского полка, в котором он служил в — гг. Булгаков родился за два месяца до начала Отечественной войны; его головной убор представляет собою смелую импровизацию на тему современных ему французских офицерских bonnets de police: высота их в годы правления Луи-Филиппа стала заметно снижаться. Константин Булгаков запомнился современникам как «гениальный повеса, прошутивший блистательные способности» [23, с.

Пыляева «Замечательные чудаки и оригиналы». Любопытно, что наиболее известные проказы Булгакова состояли в пародиях на требования, предъявляемые к мундиру. Лермонтов, учившийся с Булгаковым в Московском университетском пансионе, в г. Пушкин упоминал Бурцова в стихотворении года «Недавно я, в часы свободы Уездный город в Киевской губернии; ныне Звенигородка, город в Черкасской области Украины. Датированы годом стихотворения «Бурцову» и «Гусарский пир». Стихотворение «Бурцову. Призывание на пунш» было опубликовано без даты.

Эти сведения, почерпнутые из Высочайших приказов по армии, предоставлены мне С. Львовым Музей-панорама «Бородинская битва», Москва ; приношу Сергею Владимировичу свою искреннюю и глубокую благодарность. Неточность: у Петра Тимофеевича было два сына — Алексей и Марко. Неточность: Алексей Бурцов имел в это время звание штаб-ротмистра. Ныне Брест, город на юго-западе Белоруссии.

Бурцов исключен из списков «умершим от болезни» приказом от Бартенева в заблуждение: он считал, что Бурцов погиб в г. Слово «фуражка» образовано от фр. Жесткость околыша обеспечивалась, как правило, несколькими слоями прокленного холста. Кто из двух братьев Зубовых — Александр или Кирилл — был противником Пушкина на дуэли в Кишиневе, неизвестно. Мысль о трофейном происхождении принадлежавшего Сильвио bonnet de police была высказана в беседе со мной хранителем фонда военного костюма ГМЗ «Царское Село» ст.

Это предположение высказал в беседе со мной историк и искусствовед А. Кибовский Москва. Видоизменившись в последней четверти XIX в. Считаю своим долгом принести глубокую благодарность А. Считаю своим долгом выразить глубокую благодарность А. Кибовскому, указавшему мне на этот портрет. Шварцбанд С. История «Повестей Белкина».

Иерусалим, Коджак А. Литературно- художественный и общественно-политический альманах. Мюнхен, Тудоровская Е. Год XL. Гроссман Л. Статьи о литературе. Заславский О. Безродный М. Федотов А. Вульф А. Жихарев С. Записки современника. Марин С. Полное собрание сочинений. Государственного Литературного музея, Давыдов Д. Второе издание. Печейкин А. Леонов О. Русский военный костюм. Армия Александра I. Попов С. Мундир студентов и учащихся дореформенной России. Зеленецкий К. Волков С. Русский офицерский корпус.

Беседы о русской культуре. Военные записки. Soltyk Roman. Paris, Гончарова Н. Русский дворянский портрет в графике первой половины XIX в. Из собрания Государственного Исторического музея.

Соллогуб В. Лермонтов М. Собрание сочинений в четырех томах. A commentary on the novel of A. Pushkin «Shot» V. Keywords: duel, war, cap, bonnet de police, hussar.

Путін нищитиме Харків тому що не зможе його здобути. Скільки озброєнь з США щє лишилося в ЗСУ?

УДК Михайлова Государственный музей А. Пушкина Москва info a-s-pushkinmus. К комментарию пушкинского теста привлечены сведения о событиях этого времени, некоторые документы.

Специальное внимание уделено опубликованному в году Э. Цеглеевым рапорту от 6 июля года уржумского земского исправника вятскому губернатору о подготовке и проведении праздника в маленьком городке Уржуме по случаю победы над Наполеоном. Приведенные материалы свидетельствуют об исторической точности Пушкина и в отдельных деталях описания «времени незабвенного, времени славы и восторга», и в риторике изложения о радостных событиях года.

Ключевые слова: «Метель», «Время незабвенное! Время славы и восторга! Предмет нашего изучения — отрывок из повести «Метель», в котором речь идет об окончании войны с Наполеоновской Францией, о возвращении русских полков из завоеванного Парижа в году. К комментарию этого отрывка мы считаем небезынтересным привлечь сведения о торжествах в Москве, Петербурге и провинции по случаю победы русского оружия, привести некоторые документы этого времени.

Историко-культурный контекст изучаемого нами пушкинского текста позволит, на наш взгляд, осмыслить сообщенные в «Метели» отдельные подробности, общий его пафос, приблизиться к пониманию исторически обусловленной риторики изложения. Наконец вы на границах империи! Каждый из вас есть Спаситель Отечества.

Россия приветствует вас сим именем. Кутузовым в Вильно 21 декабря года. Наполеоновская армия была изгнана за пределы России. Началась компания годов, победоносное шествие по Европе русского войска, к которому присоединились войска союзников. На благодарственном молебне по случаю «знаменитой и вечнославной победы» над Наполеоновской Францией присутствовали царственные особы — императрица Мария Федоровна и великая княгиня Анна Павловна.

Была оглашена реляция о взятии Парижа. С Петропавловской крепости грянули пушки — прозвучал выстрел. Вечером в театре публика слушала оперу «Водовоз». Созерцая декорации, изображающие столицу Франции, всем отрадно было осознавать, что там сейчас находятся русские солдаты и офицеры. Затем ко всеобщему восторгу был представлен балет «Праздник во стане союзных армий».

Когда были пропеты слова «Ликуй, Москва — в Париже россы», раздались крики и гром рукоплесканий. Все ликовали. Вечером в Петербурге зажглись огни иллюминации. Народ бежал, кареты скакали, казалось, что вся Москва летела навстречу Царского посланника внимать из уст его повествованью славы» [2, с. Звонили колокола, чиновники, дворяне, купцы, простолюдины усердно молились, прославляли императора Александра, Великого избавителя Европы. Во многих местах гремела музыка, звучали хоры.

Ночью город был ярко освещен. Сияли аллегорические картины, эмблемы, надписи. Празднества следовали одно за другим. Профессор Р. Апраксина был блестящий маскарад для дворянства и купечества. Поздняков «угощал Москву маскарадом». Апраксина артисты Московского Императорского театра дали концерт. А Поздняков представил в своем доме спектакль в пользу русских воинов, раненых под стенами Парижа. Не только в Петербурге и в Москве, но и в провинции, причем повсеместно, тоже торжествовали победу русского оружия над армией Наполеона.

Цеглеев в статье «Празднование в г. Особый интерес представляет публикуемый исследователем документ, хранящийся Государственном архиве Кировской области. Это рапорт от 6 июня года уржумского земного исправника вятскому губернатору о подготовке и проведении праздника в маленьком городке Уржуме по случаю известия о взятии Парижа. В рапорте сообщалось, что на проведение торжества чиновники, дворянство, купечество, духовенство «с большим восторгом» по подписке собрали до рублей. В два часа по полуночи поставлены были для ужина кушанья на столе, за которым сели дамы, чиновники, духовенство и купечество: при питье за здоровье Государя Императора повторялось беспрестанно «Ура» и прочие приличные слова и выстрелы из пушек.

По окончанию ужина, когда дамы разъехались по домам, тогда за тот же стол были посажены мещане и поселяне» [3]. Мещане и поселяне «от большой радости, что Государь Император столь много прославил Россию и восстановил всеобщий мир, в знак той благодарности, что были угощаемы, на другой день избрали из себя трех человек, коим поручили всех бывших в прошедший день на празднестве просить к себе на таковое же празднество, на котором были почти все приглашенные благородные, духовенство и купечество обоего полу, и были угощаемы чаем и пуншем, а десерт был из разных орехов, фиников, винных ягод и изюму, поставленных на деревянных тарелках.

В который день играла также музыка господина Мосолова, и бал был открыт крестьянами разными русскими плясками» [3]. Теперь обратимся к интересующему нас тексту из «Метели»: «Между тем война со славою была кончена. Полки наши возвращались из-за границы. Народ бежал им навстречу. Музыка играла завоеванные песни: Vive Henri- Quatre, тирольские вальсы и арии из Жоконда. Офицеры, ушедшие в поход почти отроками, возвращались, возмужав на бранном воздухе, обвешанные крестами.

Солдаты весело разговаривали между собою, вмешивая поминутно в речь немецкие и французские слова. Время незабвенное! Как сильно билось русское сердце при слове отечество!

С каким единодушием мы соединяли чувства народной гордости и любви к государю! А для него, какая была минута! Женщины, русские женщины были тогда бесподобны, Обыкновенная холодность их исчезла. Восторг их был истинно упоителен, когда, встречая победителей, кричали они: ура!

И в воздух чепчики бросали. Кто из тогдашних офицеров не сознается, что русской женщине обязан он был лучшей, драгоценнейшей наградою?.. Но в уездах и деревнях общий восторг, может быть, был еще сильнее. Появление в сих местах офицера было для него настоящим торжеством, и любовнику во фраке плохо было в его соседстве». VI, с. В Париже в году с успехом шла комическая опера Н. Изоара «Жоконд, как Искатель приключений». Арии из этой оперы исполняли русские оркестры, и в этом Пушкин тоже точен.

И еще такая подробность: солдаты вмешивали «поминутно в речь немецкие и французские слова». Филипсон, поступивший на военную службу в году, вспоминал: «В роте было немало людей, которые имели медали за — гг.

Пушкин точно передает атмосферу всеобщей радости, вспоминая «время славы и восторга», рассказывая о единодушном соединении «чувства народной гордости и любви к государю». В самом деле, ведь и в Уржуме были единодушны все сословия и духовенство, и чиновники, и дворяне, и купцы, и крестьяне, охваченные общим ликованием, высказывая свою любовь к государю, освободителю России, любезного Отечества и Европы от Наполеоновской армии.

В году риторической организацией, высокой патетикой были отмечены приказы по армиям, хроникальные статьи в журналах, манифесты, торжественные речи, проповеди.

Таким образом, можно заключить, что историко-культурный контекст, привлеченный нами для комментария отрывка из «Метели», предложенный комментарий данного текста свидетельствуют о достоверности пушкинской картины всероссийского торжества в связи с победой над Наполеоновской Францией, о точности Пушкина и в отдельных деталях описания «времени незабвенного», и в риторическом пафосе самой манеры повествования.

Толмачев Я. Военное красноречие, основанное на общих началах словесности, с присовокуплением примеров в разных родах оного. Вестник Европы. Цеглеев Э.

Празднование в г. Полное собрание сочинений: в 10т. Издание четвертое. Ленинградское отделение, — 5. Воспоминания Г. Русский архив. Mikhailova The State A. Pushkin Museum Moscow In the article reconstructed the historical and cultural context of the fragment of the story «The Snowstorm» which deals with the end of the war with Napoleonic France and the return of Russian regiments from conquered Paris in Special attention is paid to the report published in by E.

Keywords: «The Snowstorm», «Unforgettable time! A time of glory and delight! Леонова Университет им. Leonova-1 phil. В качестве примера берется распространенный миф об отравлении Моцарта его коллегой по цеху Сальери, нашедший свое воплощение в трагедии Пушкина «Моцарт и Сальери». В статье рассматриваются истоки данного мифа, мифы вокруг смерти Моцарта, возникновение пушкинского мифа о Сальери, освещается роль критической литературы в создании этого мифа, а также подробно анализируется «Моцарт и Сальери» на уровне структуры образов, перспективы и композиции.

В результате анализа произведения показывается, что в основе этих трех уровней лежит фрактальная структура текста, упрощение которой до бинарных оппозиций и явилось причиной создания и закрепления мифа.

Делается вывод о фрактальной структуре мифа и о механизме его возникновения как об основной теме «Моцарта и Сальери». Ключевые слова: фрактальная структура, структура мифа, порождение мифа, фрактальная структура образа.

Миф о Сальери «Если Лермонтов — легенда, то Пушкин — миф» [1, с. Наиболее известным и закрепившимся в сознании мировой общественности мифом, восходящим своими истоками к произведению Пушкина, является миф об отравлении Моцарта его конкурентом и завистником Сальери. В трагедии «Моцарт и Сальери» Сальери признается в намерении отравить Моцарта из зависти к его гению, что он и делает, подсыпая Моцарту в заключительной сцене яд в бокал. В действии этой трагедии нашел воплощение слух, пущенный в первых сообщениях о смерти Моцарта в году, а именно в сообщении из Праги, опубликованном в берлинской газете «Musikalisches Wochenblatt»: «Моцарт мертв.

Он вернулся уже больным из Праги, постоянно кашлял. Предполагали чахотку. Он умер в Вене, в конце прошлой недели. Так как его тело после смерти вздулось, предполагают даже, что он был отравлен» [2, с. Об источниках этого слуха высказывалось много предположений. Уже в году он получил свое отражение в биографии Моцарта, написанной Францем Немечеком: «…сидели молча, потом Моцарт начал говорить о смерти и утверждать, что он написал «Реквием» для себя.

Слезы стояли в глазах этого чувствительного человека. Конечно, мне дали яд! Я никак не могу избавиться от этой мысли»» [3, с. Проблемы с итальянской фракцией Венской оперы во главе с придворным капельмейстером Сальери, упомянутые Моцартом в его письмах к отцу [4, с. Еще летом года Россини, посещая Сальери в Вене, шутит с последним об этих слухах, а осенью Сальери, доставленный после психического и физического коллапса в Венскую Общественную больницу Wiener Allgemeines Krankenhaus в состоянии помутнения рассудка признается в убийстве Моцарта.

В моменты прояснения Сальери сам отрицал подобное допущение, что и отразилось в сообщении Игнаца Мошелеса, нашедшего во время своего посещения вместо великого маэстро старого, сломленного страданиями человека, которому не давал покоя слух об убийстве Моцарта: «Ввиду моей последней болезни я могу заверить вас, что в этом абсурдном слухе нет ни капли правды. Вы знаете, говорят, будто бы я отравил Моцарта.

Но нет, это клевета, ужасная клевета! Скажите об этом миру, дорогой Мошелес. Старик Сальери, который скоро умрет, говорит это вам» [5, с. Осенью года года Джузеппе Карпани публикует письмо в защиту Сальери против обвинения в отравлении Моцарта [6], а Лейпцигская газета «Allgemeine Musikalische Zeitung» передает официальное сообщение из Парижа: «Наш достопочтимый Сальери никак не может умереть.

Его тело испытывает страдания бессильной старости, рассудок же покинул его уже давно. В своих фантазиях он периодически обвиняет самого себя в скоропостижной кончине Моцарта — бред сумасшедшего, которому, на самом деле, никто не верит.

Современникам Моцарта слишком хорошо известно, что только тяжелая работа и вращение в плохом обществе сократили его драгоценные дни» [7]. Это опровержение не возымело, однако, должного результата, а только подогрело слухи вокруг смерти Моцарта. Укреплению этого слуха и превращению его в миф послужило также запоздалое сообщение о смерти Сальери, опубликованное в году Улыбышевым в январском номере «Journal de St.

Petersburg» [8, с. Миф о Сальери как убийце Моцарта закрепился не только у российской публики, но и за пределами России. Мифы вокруг смерти Моцарта Причины смерти Моцарта были описаны уже в году Джузеппе Карпани, одним из первых биографов Гайдна. Одной из его целей было освобождение Сальери от нелепого обвинения в убийстве Моцарта.

Моцарт умер в результате эпидемии горячки, поразившей в году Вену. Школа классики » М. Да, действительно Утверждают, будто бы в нашем обществе поэзией интересуется не более одного процента населения, а может быть, и того меньше: «попса заела Что же касается современной песни, то на языке улицы о ней сложилось определенное мнение: И не важно, чо орет, Важно лишь, чтоб громко По поводу стилистики текстов современной песни филолог Э.

О языке современной популярной песни». Трудно удержаться, чтобы не процитировать концовку этой статьи: «Стильно — прикольно — бессвязны тексты, написанные М. Фадеевым для исполнительницы, известной как Глюкоза: «Я не любила, она про любовь рассказала, ага, ту-ту-ту, ту-ту-ту, я настроена ту-ту-ту, просто, как она, на-на-на».

Хрестоматия» под редакцией и методическим руководством Л. Духовное оскудение все же преодолимо. В обществе звучат голоса о том, что интерес к подлинной поэзии снова возродился. Так считает, например, поэт Н. В этом отношении может помочь восстановление связующей нити нынешнего времени с прошлыми эпохами русской культуры и прежде всего с эпохой Золотого века.

Поэзия есть «высшее искусство духа» по словам Гегеля , нельзя забывать, что ценность ее заключается еще и в том, что она распространяется на многие виды искусства и культуры. Так, поэты 2-й половины XIX в. Возвышающая нравственная сила поэзии этого времени вдохновляла лучших отечественных композиторов.

На стихотворные тексты поэтов были написаны сотни лирических песен и романсов, которые и сейчас продолжают волновать слушателей своей искренностью, сердечностью и теплотой. Один только П. Чайковский написал десятки романсов на слова А. Апухтина, А. Толстого, Я. Полонского, А. Плещеева, А. Хомякова, Н. Некрасова, Д. Мережковского, К. Романова К. Русское изобразительное искусство также не оставалось в стороне от наиболее ярких и выразительных проявлений жизни поэтической России.

Портреты поэтов, написанные выдающимися русскими художниками, их графика, иллюстрации к лирическим произведениям, которые выставляются в художественных галереях, — оставили нам наглядную память об этой эпохе. Таков, например, известный портрет замечательного поэта К.

Фофанова работы И. Репина; его картина, написанная по мотивам поэмы Н. Минского «Последняя исповедь»; портрет символиста Ф. Сологуба, написанный К. Сомовым; портрет поэтессы З. Гиппиус работы Л. Бакста, с большим мастерством передающий ее красоту, и мн. Запас их составил не менее сотни единиц.

В основном это те крылатые выражения, которые закрепились в широком употреблении в печатных прозаических и публицистических текстах. Как не может быть забыта отечественная история, так не может и не должна быть забыта вся полнокровная поэзия Золотого века с ее покоряющей стихией человеческих чувств, возвышенными и часто тяжелыми думами; тонким, острым юмором и негасимым, доходящим до глубины сердца лиризмом. Не их ищет душа, смятенная и усталая. Она ищет покоя и отдыха, она тянется к красоте И образ за образом встают великие тени.

Зайцев В послепушкинский период в отечественной поэзии сложилась новая художественная и эстетическая перспектива. Поэты уже в 30—е годы в своей лирике углублялись в поэзию чистой мысли, и на этой основе возникло творчество любомудров и славянофилов. Философская эстетика, самые острые вопросы которой были поставлены в это время и в европейской, и в русской действительности, вопросы внутреннего субъективного духа, соотнесенные с реальной действительностью, осияли поэтический мир «роскошным и великолепным огнем», как было сказано в одной из критических статей г.

Появившиеся идейно-теоретические искания вызвали к жизни еще одно новое течение в стихотворном творчестве — рефлективную лирику как выражение настроений «общественного недуга».

Моменты самоанализа, рефлективного размышления оставили глубокий след в поэтике этого в бо2льшей мере психологического направления в русской поэзии XIX в.

Поэты последующего времени все дальше уходили от стилистики эпохи Пушкина. Об этом писал академик В. Жирмунский: «Поэты XIX в. В середине XIX в. Однако развитие и углубление романтической линии в поэзии было не однолинейным. Практически в каждом новом десятилетии XIX в.

Так, уже в творчестве А. Кольцова — основоположника песни как стихотворного жанра, соединившего устную народную поэзию с книжно-письменными традициями поэтической речи XIX в. К началу х годов XIX в. Достоевский писал о Некрасове: «Это было раненое сердце, — раз на всю жизнь, и незакрывающаяся рана эта и была источником всей его поэзии, всей страстной до мучения любви этого человека ко всему, что страдает от насилия».

Некрасовым и поэтами некрасовской школы были привнесены новые элементы реалистической и народнопоэтической стилистики в поэзию XIX в. Даже в романтической лирике таких поэтов, как А. Толстой и Л. Мей — поэтов «исключительно созерцательной мысли» по словам В.

Соловьева , нашли воплощение идеи самобытного мира народных и русских исторических первообразов. Реалистическая изобразительность, начиная с х годов расцвела в жанрах комического и сатирического стихотворного творчества, достигшего затем значительных высот.

Особенности поэтики, связанные с группами, школами и направлениями в творчестве авторов Золотого века и отражавшие «бесповоротную силу общего исторического движения» по словам В.

Соловьева , охарактеризованы во второй части книги. Нельзя не отметить, что главными, сквозными мотивами чистой лирики в творчестве всех поэтов XIX в. Как справедливо писал В. Соловьев, «загадка нового сфинкса — души и любви человечеЖирмунский В. Поэтика русской поэзии. Смысл разумного отношения к совершенному содержанию и укладу бытия идет для русских поэтов XIX в. Духовности и животворного наследия христианского миропонимания и мироустройства не миновала душа поэтов XIX в.

Ценности христианства существовали и существуют «не для одиночного утешения отдельного человека»2 отдельной школы или группы поэтов. Поэтому общие черты, органически свойственные творчеству поэтов разных направлений и разных призваний, были выявлены и освещены в первой части раздела, посвященного послепушкинской поэзии, о чем и ведется речь в дальнейшем повествовании. Литературная критика. Соловьев Поэзия художественно отражает действительность и включает ее в свою образную систему.

Переработанные по законам стихотворного творчества поэтические отражения реальности, «лики культуры», как их называют, возникают перед нами новыми и неповторимыми явлениями духовной жизни.

В одних случаях, когда, скажем, в поэзии воплощаются частные и третьестепенные стороны прошедших событий, они могут восприниматься как нечто интересное, но все же — только как относительно интересное; тогда как в других — приобретают характер непреходящих ценностей. К таким непреходящим ценностям относятся прежде всего христианские идеи, появляющиеся в художественных образах прекрасных поэтических произведений. Христианство возникло в I в.

Высшая жизнь духа привносилась поэтами в мир поэтического творчества, соединяясь в нем с христианским миросозерцанием и христианскими идеалами добра и красоты. Побуждать человека к добру, к справедливости, к прекрасному — в продолжении этой вечной традиции мирового искусства видели русские поэты свой высокий долг»2.

Как подчеркивал русский философ Н. Бердяев, подлинная любовь к людям «есть любовь не против истины и Бога, а в истине и в Боге Кременцов Л. Христианские традиции воспринимались с детства из окружающей среды, из духовной атмосферы, проникнутой православными воззрениями и обычаями. И это составило основную особенность русских поэтов XIX в. Поэты XIX в. Хомякова, то особой концепцией мировосприятия блестящего религиозного философа и поэта Вл. Но в любом случае в духовном облике всех поэтов XIX в.

Христианство было внутренним стержнем стихотворного творчества всего XIX века, его сквозным началом, которое проходило не как ветер, продувающий пространство, но как свет, пронизывающий и охватывающий самые разные стороны поэтического творчества, либо в форме прозрачно и явно выраженных христианских идей, как у славянофилов; либо в брезжущем сиянии отдельных бликов и просветов, как у поэтов-демократов; либо в «сквозном прогреве» духовной и «небесной» темы, как у романтиков.

В этой связи интересные мысли о русской интеллигенции высказывал философ и богослов С. Булгаков, принявший священство в г. Он писал: «Из противоречий соткана душа русской интеллигенции, как и вся русская жизнь Нельзя ее не любить, и нельзя от нее отказываться.. В страдальческом ее облике просвечивают черты духовной красоты, которые делают ее похожей на какой-то совсем особый, дорогой и нежный цветок, взращенный нашей суровой историей Религиозна природа русской интеллигенции.

Это сравнение остается в силе и теперь. Легион бесов вошел в гигантское тело России и сотрясает его в конвульсиях, мучит и калечит.

Только религиозным подвигом, незримым, но великим возможно излечить ее, освободить от этого легиона»1. Достойно внимания, что появляются и современные светские авторы, которые глубоко понимают и ценят очищающее значение религиозной составляющей в искусстве. И самое полное.

Религиозность ничего не отнимает от искусства, а напротив, дает ему. Если стихия, природа и всякое зачатое от них искусство дает душе жизнь, которую можно отнять, дает полноту жизни на миг, то религиозное искусство дает бо2льшую полноту жизни, ту самую «жизнь вечную», которую отнять нельзя Жизнь, которую дает религиозное искусство, бесконечно глубже, полнее, мощнее»2. Значение темы «Христианство и поэтическое творчество» поэтому трудно переоценить.

Именно с этой главы и начинается характеристика русской поэзии в послепушкинское время.

Поэтический язык духовных и религиозных прозрений всегда отличался повышенным экспрессивным зарядом. Роль стилистических славянизмов и церковно-славянских элементов в русской поэзии XIX в. Отношение к этим словам до сих пор овеяно романтическими ассоциациями: Ветшают прадедов слова, Они уже полузабыты, Но, как извечная трава, Все ж пробиваются сквозь плиты.

Слова угасшей старины Вдали мерцают еле-еле, 1 Булгагов С. Миркина З. Все творчество поэтов разных направлений и школ пронизано чувством материнского родства родины, природы и человека. Толстого русской природы воспета поэтами 2-й половины XIX в. Читаем у Фета: Какая ночь! На всем какая нега! Благодарю, родной полночный край! Из царства льдов, из царства вьюг и снега Как свеж и чист твой вылетает май! Какая ночь! Все звезды до единой Тепло и кротко в душу смотрят вновь, И в воздухе за песнью соловьиной Разносится тревога и любовь.

В XIX в. Теме родины, ее природы и красоты посвящена отдельная глава. Наконец, не менее важная, но даже еще более всеохватная и всевластная для поэтов тема — тема любви. Как написал Б. Евсеев в предисловии к составленному им сборнику «Любовная лирика русских поэтов», «почти всегда любовь русского поэта была и высшей точкой его жизни.

Любовь ценилась выше ума, она была нужней морализаторства и рациональной философии, граничила с высоким безумием. Эта любовь терзала ночами, не уходила днем, становилась стержнем и смыслом бытия поэтов»1. В главе «Стилистика темы Эроса в поэзии: душа и чувство» раскрыта содержательная сторона поэтики любовной лирики 2-й половины XIX в. Мы действо призываем Духа, что властно претворить творенье.

Аверинцев Фрагмент стихотворения «Молитва о словах» академика С. Аверинцева, вынесенный в эпиграф и составляющий вместе со всеми его произведениями этого типа, как сказано в аннотации к изданию, «особый опыт исповедального слова», входит в его сборник «Стихи духовные»1.

Как известно, таково традиционное обозначение одного из фольклорных жанров песен, которые с очень давних времен распевали на Руси, на всем пространстве восточного славянства, безымянные странники, слепцы, нищие, «калики перехожие»2. Поэтическое слово с думой о Боге, о православной церкви и христианских ценностях сочинялось с древнейших времен и анонимными авторами, и поэтами, чьи имена запечатлелись в истории русской словесности.

Стихи духовные. Поэзия в России во все времена осмысливалась, как правило, с точки зрения насыщающих ее духовных ценностей. Поэтому неудивительно, что христианство составляло важнейший принцип художественного творчества и в произведениях всех отечественных поэтов, в том числе и поэтов XIX в.

В этой связи нельзя не вспомнить о тех мыслях, которые высказывал И. И справляется он с этим потому, что идет по своим исконным путям, проведшим его через все его климатические суровости, через все его хозяйственные трудности и лишения и через все его военные и исторические испытания. Эти средства, эти пути суть: молитва, терпение, юмор и пение. Все вместе они создавали ему ту особенную русскую выносливость, ту способность приспособляться не уступая, гнуться без слома, блюсти верность себе и Богу и среди врагов и в порабощении, сохранить легкость в умирании, накапливать ту силу сопротивления в веках из поколения в поколение, которая и спасала его в дальнейшем»1.

И еще: « Великая русская поэзия была порождением истинного чувства, восторга, одушевления, вдохновения, света и огня, — именно того, что мы называем сердцем и отчего душа человека начинает петь Веневитинов, Языков, Баратынский, Лермонтов, Тютчев, Хомяков, граф А. Толстой и другие »2. И, конечно, Пушкин был для России «точно сброшенный с неба поэтический огонь, от которого как свечки зажглись другие самоцветные поэты», —писал о Пушкине Н. Вольный гений На протяжении всего XIX в. К нему относились стихотворения и поэмы, тематическую канву которых составляли евангельские сюжеты.

Огни Сибири: закулисье

Примеров тому великое множество. Напомним лишь некоторые. Это раздел лирики Л. Мея «На библейские мотивы»: «Отойди от меня, сатана! Это поэмы А. Толстого «Иоанн Дамаскин» и «Грешница». Это многие стихотворения А. Это произведения христианского философа и поэта В. Соловьева, писавшего и публицистические сочинения на тему «Духовные основы жизни», «Россия и Вселенская церковь», и стихотворения на библейские темы — «Неопалимая купина», «Знамение» и др.

Процитируем лишь одно стихотворение из библейских произведений, принадлежащее И. Как дышат святые их звуки Божественным чувством любви, И сердца тревожные муки Как скоро смиряют они!.. Этика преображенного Эроса.

Как сладко читать эти строки, Читая, молиться в тиши, И плакать, и черпать уроки Из них для ума и души! Еще шире круг лирических произведений разных жанров, которые, казалось, были написаны исключительно на темы, близкие к ежедневной жизни поэтов. Однако в них всегда присутствовала высокая религиозная идея, и все высказанные поэтами мысли и чувства овеяны целостно-духовным христианским содержанием.

В качестве иллюстрации напомним лишь некоторые из большого числа таких стихотворений: В. Бенедиктов «Благовещение»; А. Барыкова «Юродивая»; Ю. Жадовская «Среди бездушных и ничтожных»; К. Павлова «Видение», «Не гордою возьмем борьбою Майков «Завет старины», «Не говори, что нет спасенья Толстой «Благовест», «Меня, во мраке и в пыли Апухтин «Жизнь»; В. Соловьев «Ночь на рождество», «Око вечности», «Святая ночь»; Д.

Мережковский «Темный ангел», «Не надо звуков». Бог и христианские ценности были духовным фундаментом русской поэзии XIX в. Вот еще один из фрагментов стихотворения В. Великое не тщетно совершилось; Недаром средь людей явился Бог; К земле недаром небо приклонилось, И распахнулся вечности чертог.

Гоголь, как сказал он о близких по мысли и духу этому стихотворению Соловьева стихах Н. Языкова: «Я изъяснял это тем, что наши поэты видели всякий высокий предмет в его законном соприкосновенье с верховным источником лиризма — Богом, одни сознательно, другие бессознательно, потому что русская душа вследствие своей русской природы уже слышит это как-то сама собой, неизвестно почему»1.

Поэты жили в твердой вере, и это не давало им в поэтическом творчестве опускаться ниже того духовноэстетического уровня, которого они достигали, получая высокое художественное, в том числе и религиозное образование. Гуманистический пафос поэзии, обращенной к верховному Промыслу и христианской вере, определял самые разные элементы поэтических произведений: заглавие, мотивы, общую точку зрения автора, специфику избранного им жанра и, конечно, конкретные речевые структуры, наряду с приемами речевой изобразительности.

К сожалению, стихотворное художественное наследие XIX в. Да во глубь души проникнут Солнца вечного лучи, Да в груди моей забьются Благодатных слез ключи! Вяземский Стихотворная «молитва» занимала особое место в системе поэтических жанров XIX в. Связано это было в первую очередь с тем, что христианские идеи, на которых с детских лет воспитывались будущие поэты, обогащали их обостренное художественное чувство, так же как и философское осмысление жизни.

Молитва и молитвенное слово всегда были частью русской духовности. Бог в культурном ареале, начиная с первых веков православия, был своеобразным вместилищем морали, гуманистических традиций, питающих искусство, в том числе искусство слова. Таков был и поэтический мир XIX в. Сгущенная эмоциональность, высокий стилистический строй мысли и языка роднили религию и поэзию.

Не случайно В. Одоевский утверждал, что в области фантазии поэзия занимает место религии. Это высказывание подтверждается всей молитвенной лирикой, которая «живет» на границе с религиозной сферой и ориентирована на религиозную молитву как на жанровый канон. Стихотворная «молитва», хотя в основе своей и по прямому назначению, общей устремленности к Богу, святым и небесным силам нередко сохраняла связь с церковной молитвой, тем не менее была самостоятельным и самобытным художественным произведением.

И поэтому качественно отличалась от молитвы как важнейшей составной единицы религиозного культа. Одна из базовых особенностей молитвы заключается в том, что по форме она представляет собой диалог, выражающий неравноправные, иерархические отношения между говорящим и адресатом — тем, к кому обращено молитвословие. Это отражается и в приподнятой стилистике молитвы, и в подборе слов, и в ее звучании. Если в церковной молитве характер ее конкретного содержания в принятой форме диалога определяется священнослужителем и закрепленными церковью традициями, то в стихотворной «молитве» отмеченная асимметричная вертикальная организация диалога иная.

Он ведется от имени лирического героя и обусловлен мотивами и внешними обстоятельствами, которые автор избирает в качестве поэтической темы. Отсюда и важнейшие различия, существующие между стихотворной и ритуальной молитвами. Отметим наиболее важные из них: 1 по ритмико-просодическому строю молитвы; 2 по адресату; 3 по характеру конкретного содержания и стилистического воплощения молитвы; 4 по жанровым вариантам молитвы и ее экспрессивной направленности.

Что касается ритмико-просодических особенностей молитвы, уместно напомнить рекомендации современного «Молитвослова» о благоговейном отношении к молитве, совершаемой «пред Всевидящим Богом». Следует произносить ее «без поспешности и со вниманием сердечным» см. Текст ритуальной молитвы отличается ритмическим строем.

При чтении молитвы вслух специалисты отмечают «доминирование свойств древней музыкально-тонической системы» и ее особое просодическое воспроизведение. В сегментации речевого потока можно заметить членение молитвы «на симметричные и пропорционально соотносительные минимальные интонационные отрезАфанасьева Э. Томск, При молитвенном чтении создается «специфический мелодический контур»1 и особая структура основных интонационных моделей. В отличие от ритуальной канонической молитвы стихотворная «молитва» с точки зрения ее ритмико-просодических качеств подчиняется только законам стихотворного творчества, правилам метрики и мелодики стиха, выработанным поэтикой на основе живых образцов классической русской поэзии.

Обратим внимание, например, на «Утреннюю молитву», написанную Н. Приведем лишь ее фрагменты: Утренняя молитва Я пал под горем и бедами; Мне тяжело нести свой крест, — И ропот грешными устами Душа готова произнесть В молитве теплой я излился, Но благ себе не смел просить, — Я только плакал и молился, Я только мог благодарить.

Примерно в те же годы — была написана «Молитва» известной поэтессой Ю. Вот фрагмент из нее: Молитва Мира Заступница, Матерь всепетая!

Я пред тобою с мольбой; Бедную грешницу, мраком одетую, Ты благодатью прикрой АКД О. Прохватиловой на тему «Речевая организация звучащей православной проповеди и молитвы» М. Совершенно в другом ритме написана покаянная молитва А. Григорьевым — в двухсложной стопе с ударением на первом слоге хореем : Покаяние из Гете Боже правый, пред Тобой Ныне грешница с мольбой. Мне тоска стесняет грудь, Мне от горя не заснуть. Нет грешней меня, — но Ты, Боже, взор не отврати! Стихотворные «молитвы» писались поэтами разными размерами, но роднились одной чертой: лирический герой в них относится к Всевышнему, Богоматери или Ангелу-хранителю с особым чувством — с сердечной надеждой и верой Стихотворная художественная «молитва» такого типа, как и ритуальная христианская молитва, — общение с Богом или другим высшим существом Богородицей, Духом Святым, Ангелом небесным и т.

Причем разговор велся чаще всего от первого лица, в форме так называемой Я-Молитвы о самом сокровенном, необходимом и глубоко личностном. Конечно же, избранный поэтом ритм и размер стихотворной «молитвы» был обусловлен индивидуальными качествами поэта и отражал часть религиозного сознания, особую молитвенную «музыку души».

Четкий рассудочный элемент уступал в этом случае эмоциональному духовному опыту личности. В поэтике стихотворной «молитвы» особую роль играл адресат. Молитвенная форма самовыражения в немалой степени была связана с привнесением светского и внеритуального поэтического элемента в содержание стихотворной «молитвы» и в наименование адресата, к которому обращается лирический герой или героиня. Такова, например, просительная «Молитва» Я.

Полонского: Молитва Отче наш! Сына моленью внемли! Все проникающую Все созидающую Братскую дай нам любовь на земли! Распятый во имя любви! Ожесточаемое Оскудеваемое Сердце ты в нас освежи, обнови! Дух Святый! Правды источник живой! Силы дай страждущему: Разуму жаждущему Ты вожделенные тайны открой! В тексте курсивом выделены все церковнославянские элементы «молитвы», сближающие ее с религиозным ритуальным жанром.

Вместе с тем концовка этого стихотворения отражает те гражданские тревоги и душевные метания поэта как сына своего времени, когда призывы к «святой борьбе» все чаще звучали в поэзии демократов. Приведем последнюю строфу молитвы: Вставших на глас Твой услыши мольбу! И цепенеющую, В лени коснеющую Жизнь разбуди на святую борьбу!

По контрасту с этим стихотворением можно привести два других, написанных поэтом М. Михайловым — Творчество Михайлова было разнообразно по стилистике и жанрам, и одним из его излюбленных был жанр антологических стихотворений.

Приведем две из них: Молитва Зевс, дай добра мне, хотя б я его не просил у бессмертных; Зло отврати от меня, если б молил я о нем! Дар сладких песен просил бы и сильно разящее слово: Словом порок поражать, песнью сердца умилять Обращает на себя внимание смена наименования адресата, что обусловлено особыми художественными задачами поэта.

Достаточно четко выраженная, монолитная композиционная основа жанра стихотворной «молитвы» привлекала поэтов еще одной возможностью: в емкой поэтической форме выразить возвышенные чувства, создать художественные образы, семантикостилистическим центром которых становились некие божественные сущности, представленные воображением поэта даже и в форме олицетворений: истина, разум, надежда и т.

Так, Н. Тургеневым написана молитва, в которой в качестве адресата избрана Истина: Приди, о Истина, и поселись меж нами, Приди, искорени вгнездившийся порок, Соделай, чтоб враги нам сделались друзьями, И чтоб невинного не гнал уж больше рок. Жадовская, воспевая возвышенные духовные начала, в стихотворении «Молитва» — широко использовала художественные переносы: Молитва Дух премудрости и разума, и силы, Всеобъемлющей, божественной любви!

Нас, заглохших в суете, помилуй И своим дыханьем оживи! О, Дух жизни, света и свободы! На сердца жестокие повей! Просвети заблудшие народы, Свет и жизнь на страждущих пролей! В семантическом плане все приведенные в качестве иллюстрации «молитвы» в церковной ритуальной традиции назывались бы просительными. В них содержится прямая просьба.

В составе речи в этом случае широко применяются императивные глагольные форм: спаси, помилуй, исцели, научи; просвети, оживи, сердце обнови, зло отврати и т.

В поэзии широко использовался также вариант — молитвы призывательной. В ней семантико-смысловая форма несколько видоизменяется — в ней подчеркивается обращение к Богу или к Божественным силам с призывом прийти и откликнуться на зов. Так, призыв к достижению благословенного, благодатного молитвенного состояния выражен в стихотворении «Сладость молитвы» , написанном И.

Никитиным: Сладость молитвы Бывают минуты, — тоскою убитый, На ложе до утра без сна я сижу, И нет на устах моих теплой молитвы, И с грустью на образ святой я гляжу. И в душу прольется мне светлая радость, И смело на образ тогда я взгляну, И, чувствуя в сердце какую-то сладость, На ложе я лягу и крепко засну.

В ней поэт природу наделил человеческими чувствами, мыслями и речью: Молитва природы Я вижу целый день мучение природы: Ладьями тяжкими придавленные воды Браздятся, сочных трав над бархатным ковром Свирепствует коса; клонясь под топором, Трещит столетний дуб в лесу непроходимом Вот вечер, вот и ночь, — и небо с видом ласки Раскрыло ясных звезд серебряные глазки, А вот и лунный шар, — лампада зажжена, В молельню тихую земля превращена; Замолкла жизнь людей, утихла эта битва Природа молится.

Да — вот ее молитва! Стихотворная «молитва» на протяжении всего XIX в. Помимо личностной Я-Молитвы, по тематике наиболее близкой к ритуальной, нельзя не отметить такие варианты «молитвы», как гражданская, социальная, игровая, шутливая и даже пародийно-сатирическая. Библейские образы и каноны христианской веры, с их историей и языком, безусловно, оставили самый глубокий, можно сказать, неизгладимый след в жанре русской стихотворной «молитвы» XIX в.

Достаточно вспомнить, например, «молитву» А. Фета, написанную им между и гг. Пошли и хлеб обычный от трудов, Прости нам долг, — и мы прощаем должников, И не введи ты нас, бессильных, в искушенье, И от лукавого избави самомненья.

В этом стихотворении практически зарифмована ритуальная молитва. Однако величие и значительность Священного Писания выражались поэтами по-разному. Характер наследования смысла и преданий христианского вероучения зависел не только от глубины и широты религиозного сознания поэтов, но в бо2льшей степени от их мировоззренческих и эстетических взглядов и позиций.

Огромное значение имела личность поэта, его внутренний мир, его талант. Тема эта обширна и заслуживает особого научного исследования. Здесь хотелось бы обратить внимание лишь на удивительную пластичность художественной формы стихотворной «молитвы».

Так, нельзя не отметить «молитвы» с гражданственным и патриотическим настроением, которые писали замечательные поэтессы графиня Е. Ростопчина и Ю. Из ряда этих стихотворений особенно интересны две «молитвы» Е. Ростопчиной: «Молитва за святую Русь» и «Молитва об ополченных, сложенная в часовне Иверской Богоматери, в день праздника Чудотворной Иконы и открытия Московских выборов по ополчению» Говоря о жанре гражданской молитвы, важно вспомнить о главной государственной стихотворной «молитве» России XIX в.

Еще в — первой половине г. Жуковский написал «Молитву русского народа», которая в г. Львовым и получила статус официального гимна России под названием «Боже, царя храни». В этой просительной по содержанию молитве на первый план выведена «Русь православная», ради которой гимн и был написан: Перводержавную Русь православную Боже, храни! Царство ей стройное!

В силе спокойное! Эта соборная «молитва», написанная поэтом высоким слогом, с широким использованием стилистических славянизмов1 ниспошли, отжени, воспомяни; воинство бранное, благословение, к Богу стремление и т. Среди гражданственных стихотворений подобного типа выделяется «Молитва» А. Майкова, написанная на вечную для России тему, касающуюся взаимоотношений Запада и Востока.

Молитва Шла туча с запада, другая от востока. Сошлись, ударились: гремит в раскате гром, И свищет молния — и на земле кругом И зверь, и человек замолк в тоске глубокой. Лишь пастырь душ один, грозою осиян, Подъемлет длань к Тому, кто властвует вселенной, Колеблет твердь земли и движет океан.

Один он, мудростью библейской просветленный Смиренно молится: Да суд свершится Твой, И мир, десницею Твоею обновленный, Возблещет радостней! Твоя нам скрыта цель, Но благ еси, Господь! Долинам шлешь Ты грозы — Да утучняются! Даешь ты людям слезы — Да перст познают Твой! Кровавую купель Народам — да ярмо греховное с них канет, И новый человек из старого восстанет! В среде поэтов романтического направления можно встретить стихотворные «молитвы», в которых звучит тема любви к женщине. Наиболее выразительной иллюстрацией в этом отношении может служить одно из любовных стихотворений Я.

Полонского, написанное в — гг. Вижу ль я, как во храме смиренно она Пред образом Девы, Царицы небесной, стоит, — Так молиться лишь может святая одна Вижу ль я, как на бале сверкает она Пожирающим взглядом, горячим румянцем ланит, Так надменно блестит лишь один сатана И болит мое сердце, болит! И молю я Владычицу Деву, скорбя: Ниспошли ей, Владычица Дева, терновый венок, Чтоб ее за страданья, за слезы, любя, Я ее ненавидеть не мог.

Молитва-просьба, обращенная к Царице Небесной, Владычице Деве в первой части стихотворения, приобретает в конце стихотворения характер призыва — заклинания. Использованная стилистическая фигура повтора в конце каждой из двух строф — И болит мое сердце, болит! Это же настроение усиливается употреблением возвышенной лексики Владычица Дева, святая, молить, ниспослать , сменяющейся по контрасту сниженной характеристикой той, во имя которой молится лирический герой пожирающий взгляд; так надменно блестит лишь один сатана Возникшее противопоставление выражает силу чувства и драматической напряженности.

В стихотворении чувствуется связь с лермонтовской темой искупительного страдания. Сюжет очищающего страдания восходит к канонам христианства, и эта тема была одной из излюбленных в русской литературе 2-й половины XIX в.

Еще в г. Белинский напоминал поэтам: «Истинная и настоящая поэзия нашего времени» есть «поэзия реальная», поэзия жизни, поэзия действительности. Само понятие народности как «альфы и омеги нового периода» должно состоять «в верности изображения картин русской жизни».

Развитие стихотворного творчества в этом направлении приводило и к поискам новых тем и к заметному преобразованию традиционных поэтических жанров, в том числе и жанра стихотворной «молитвы». Появился жанр социальной «молитвы», в которой поэты напрямую затрагивали тему страданий и бедности русского народа. Наиболее убедительные и выразительные духовные произведения этого типа были созданы Н.

Так в стихотворении «Молебен» поэт писал: Молебен Холодно, голодно в нашем селении. Утро печальное — сырость, туман, Колокол глухо гудит в отдалении, В церковь зовет прихожан.

Что-то суровое, строгое, властное Слышится в звоне глухом, В церкви провел я то утро ненастное — И не забуду о нем.

Все население, старо и молодо, С плачем поклоны кладет, О прекращении лютого голода Молится жарко народ. Редко я в нем настроение строже И сокрушенней видал! Стилистика некрасовской социальной «молитвы» существенно отличалась от стилистики «молитвы» романтического типа. Стихотворный рассказ написан простым и непринужденным слогом.

Байкал. 180 дней одиночества

Характерна семантика подобранных поэтом наречий и прилагательных, оценивающих ситуацию с отрицательной экспрессией: холодно, голодно; колокол глухо гудит Во второй части стихотворения поэт усиливает настроение печали и безысходности. Это стихотворение в прижизненные издания Некрасова не входило, а в собрание его сочинений было впервые включено лишь в г. Но сразу же стало популярным, широко известным, а в г. Сравнительно с поэтами романтического направления Некрасов предпочел в жанре «молитвы» иную семантическую и образную систему с особым стилистическим обертоном и с другим душевным настроем.

В поэтике его стихотворной «молитвы» сменились художественные ориентиры. Так, в стихотворении, написанном в форме гимна — обращения ко Господу, Некрасов публицистически обозначил, какой должна быть программа действий по отношению к народу. В одном из своих писем к Л. Толстому поэт писал: «Вы забываете, что здоровые отношения могут быть только в здоровой действительности». Какой же должна быть «здоровая действительность»? Процитируем «молитву» г. Гимн Господь! Благослови народный труд, Упрочь народную свободу, Упрочь народу правый суд!

Чтобы благие начинанья Могли свободно возрасти, Разлей в народе жажду знанья И к знанью укажи пути! В этом стихотворении нет сюжетной «пружины». В торжественной «молитве», названной гимном, крупным планом выделены лишь ключевые, концептуальные слова. В ней говорится только о том, что поэт считал бы самым важным для народа: свобода, благословенный труд, правый суд и просвещение к знанью укажи пути!

Поэт пропел хвалебную и просительную «молитву», обращенную ко Господу и относящуюся к народу, в выражениях точных и прямых, не стремясь к изысканной метафорической красоте. Далеко не все «молитвы» общественного характера были столь определенными в социальном смысле по содержанию просьб, обращенных к Всевышнему.

Так, Ф. Тютчев писал в жанре «молитвы» самые искренние, исповедальные стихотворения. Одно из таких произведений, написанное в г. Пошли, Господь, свою отраду Тому, кто в летний жар и зной Как бедный нищий мимо саду Бредет по жесткой мостовой; Кто смотрит вскользь через ограду На тень деревьев, злак долин, На недоступную прохладу Роскошных, светлых луговин.

Пошли, Господь, свою отраду Тому, кто жизненной тропой Как бедный нищий мимо саду Бредет по знойной мостовой Роскошь, красота и благополучие не для бедных В свое время эта художественная «молитва» Тютчева произвела глубокое впечатление. Тургенев в статье «Несколько слов о стихотворениях Ф.

Тютчева» писал: « Такие стихотворения, каковы: Пошли, Господь, свою отраду Толстой отметил это стихотворение буквами «Т. Чувство» и отчеркнул три первые строфы. Например, в стихотворении Л. Мея «О господи, пошли долготерпенье!..

Завет любви, и братства, и свободы Ты в их душе бессмертной начертал, А твой завет нарушен в род и роды. От упрочившегося во второй половине века жанра социальной «молитвы», «молитвы» протеста и жалоб на царящую вокруг несправедливость, было рукой подать до «молитвы» пародийносатирической, в которой поэтам оказывалась важной и нужной лишь внешняя форма традиционной стихотворной «молитвы».

В этом отношении выразительной иллюстрацией может служить стихотворение Н. Щербины «Молитва современных русских писателей» : О ты, кто принял имя Слова! Мы просим твоего покрова: 1 Флоренский П. Лирическая поэма. Документы, отрывки из переписки с семьей.

Причиной написания этой «молитвы»-эпиграммы стало требование цензора И. Гончарова изменить четверостишие в стихотворении «Поколению», в котором были использованы образы из Евангелия. В первой строке эпиграммы перифраза — «О ты, кто принял имя Слова» — поэт имеет в виду первые слова Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово — Слово было Бог». Известно, что петербургская газета «Северная пчела» — , издаваемая Ф.

Булгариным, возмущала многих литераторов. Внешнюю форму молитвы евангельское обращение и просительную интонацию поэт использовал как средство создания тончайшей иронии. Интересным представляется пример сатирической «молитвы» поэта Н. Ломана, который выступал в печати под псевдонимом Н. Гнут, что дало повод одному из стихотворцев П. Степанову написать каламбур: Судьбой ты мало избалован — Порою Гнут — порою Ломан. Сатирическое стихотворение Н. Тютчева «Пошли, господь, свою отраду Пародия в целом значительно отличалась от тютчевского произведения.

Она, скорее, являлась литературной вариацией на тему «молитвы» Тютчева. В этом можно убедиться, прочитав хотя бы фрагменты из нее. Перед Милютиными лавками Пошли, Господь, свою подачку Тому, кто жаркою порой, Как утлый челн в морскую качку, Идет по знойной мостовой Не позднее г. Милютины лавки — гастрономический магазин в Петербурге. В пародии сохранены лишь некоторые внешние языковые контуры стихотворения Тютчева — в его первой и последней строфе.

Так, у Ломана использовано одинаковое начало первой строфы и ее грамматическая конструкция: Пошли, Господь, свою подачку Тому, кто То же заимствование и в последней строфе: Так облегчи, Господь, вериги Тому, кто Этих строк было достаточно, чтобы создать выразительную аллюзию — намек на хорошо известное стихотворение. Собственно говоря, сатирические стрелы внешне направлены не против произведения Тютчева.

В пародии лишь усилена мысль о социальном неравенстве. В концовке стихотворения остроумно использован каламбур — игра разных значений слова фига. В этой «молитве», как и в других случаях, Ломан использовал маску поклонника пародируемых поэтов.

Отвечая критикам своих пародий, Н. Ломан писал: «Решительно я начинаю считать себя непонятою натурою!.. Хвалю откровенно, простосердечно — в похвале моей видят иронию; пишу рабское подражание любимому поэту — литературную вариацию принимают за пародию Вариация не пародия: она только выясняет основной мотив, выставляет рельефнее красоты подлинника.

Варьировал же я стихотворение г. Тютчева: «Пошли, господь, свою отраду», хотя мне очень хорошо известно, что оно перейдет в потомство наравне с лучшими произведениями Пушкина» Искра. Жанр сатирической «молитвы» пользовался большим и неизменным успехом. Трудно обойти вниманием еще одну разновидность жанра — шутливую и даже игровую «молитву».

Так, во 2-й половине XIX в. Сочинивший ее автор предпочел остаться неизвестным: Лежит здесь пастор Симеон; Он проповедник был достойный. Пошли, Господь, ему тот сон, Что нагонял на нас покойный. Тонкая ироническая, но, как кажется, добродушная насмешка заключена здесь в одном лишь прилагательном достойный!

В языке комических вариантов «молитвы» нередко употреблялись разговорные формы, так же как стилистические фигуры, рассчитанные на эффект остроумной, насмешливой речи аллюзии, гиперболы, иронии, гротеска и под.

Неполной была бы характеристика разнообразия образцов «молитвы», если не упомянуть ее игровой вариант. В лирических стихотворениях с игровым элементом особенно популярным приемом было использование акростиха. Акростих известен как предпочтительная, избранная форма языковой игры, которую, как дорогой и нарядный убор, особенно ценили отечественные поэты. НелединскийМелецкий, Л. Мей, В. Соловьев, В.

Брюсов и некоторые др. Например, В. Соловьев на протяжении — гг. Седьмое четверостишие из этой серии по форме представляет собой короткую «молитву», обращенную к поэтессе. Приведем некоторые четверостишия из этого цикла, среди которых более рельефно выделится и «молитва».

Ангел иль демон мне в сердце стучится? О, как бессильно холодное слово! Астральный огонь в мою душу проник. Фосфо2рным сияньем во мгле полуно2чи Облитый, стоял надо мною твой лик. Соловьев — , поэт предсимволистского направления, поклонявшийся идеалу цельности и красоты как сущностной форме художественного бытия.

Блок писал о В. Соловьеве: «Он излучает невещественный золотой свет». В процитированном стихотворении поражает не только виртуозная версификационная техника стиха. В этом цикле варьировались слова и образы любви и оставалось неизменным возвышенное стилистическое освещение темы. Молитвенная форма седьмого акростиха с его благоговейным обращением Ангел-хранитель скорбящей души и сказочной семантикой перифразы гармонично вписывалась в общий строй четверостиший этого цикла.

Наблюдения над художественными особенностями и языком стихотворной «молитвы» убеждают в том, что этот жанр был достаточно сложным и, развиваясь на протяжении всего XIX в. Вне контекста поэтической системы русской поэзии 2-й половины XIX в. Художественная «молитва», закрепляясь в сфере поэтического творчества, приобретала эстетические черты того направления, той индивидуальной манеры создателя стиха, который прикасался к этому жанру. Развившееся разнообразие вариантов стихотворной «молитвы» усиливало ее укорененность в динамической стилистической системе русской поэзии послепушкинского времени.

Так, авторская рефлексия, склонность к исповеди и самоанализу, характерная для поэтов рефлективной школы, роднит стихотворную «молитву» этих поэтов с элегией. Элегическое настроение создают и некоторые развернутые просительные «молитвы». В то же время славословные и благодарственные «молитвы» по стилистике ближе к одическим стихотворениям.

Эпиграммы и пародии, написанные в форме «молитвы», более характерны для поэтов демократического направления. В целом же в жанре стихотворной «молитвы», как ни в каком другом, проявилось своеобразие поэтической культуры дореволюционной России. Стихотворная «молитва» отвлекала сознание читателей от рутинной повседневности, помогала погрузиться в глуби2ны философии и веры, проникнуться очарованием сердечных чувств и чистотой молитвенных помыслов.

Твоя живая тишина, Твои лихие непогоды, Твои леса, твои луга Все мило мне, как жар стихов, Как жажда пламенная славы Языков Высказанная в поэтическом слове любовь к родине, к ее природе, истории и народу сквозной темой проходила через всю великую русскую литературу XIX в.

Эта тема объединяла противостоящие и различающиеся литературные направления поэзии: любомудров и славянофилов, представителей рефлективной лирики и романтиков, демократов и поэтов предсимволистского течения.

В сознании русских поэтов творчество было неотделимо от жизни родной страны и ее природы, которая питала их вдохновение. Как писал проникновенный лирик Я. Полонский, Мое сердце — родник; моя песня — волна, Пропадая вдали, — разливается Под грозой — моя песня, как туча, темна, На заре — в ней заря отражается. По антуражу и тому художественному направлению, в пределах которого поэты осуществляли свои стихотворные замыслы, заметно различались способы и приемы воплощения и развертывания тем природы, выражения гражданского отношения к родине.

С развитием и обновлением жизни менялись не только исторические перспективы в деятельности школ и течений, но и эстетические «тонкие линии» поэтического идеала по выражению Я. После войны г. Одним из деятельных участников этого общества был молодой и образованный поэт Д.

Членов общества, к которым относились кроме Д. Веневитинова еще и В. Одоевский, И. Киреевский, М. Погодин, А. Хомяков, С. Шевырев и др. Философский романтизм программы деятельности любомудров нашел всестороннее теоретическое обоснование в популярной тогда немецкой философии Канта, Фихте, Шеллинга, Гегеля В программной статье г. Философская ориентация давала возможность поэтам направления любомудров, с которыми было связано затем и направление славянофилов, держать высокую ноту исключительно активной в эти годы гражданской мысли.

Первое поколение славянофилов образовалось в среде учащихся Московского университета. По характеру поэтической деятельности особенно выделялись три поэта — А. Вначале они были увлечены идеями любомудров и программой «философской поэзии», но со временем главной в их лирике стала гражданская тема. Славянофилов волновали мысли о судьбе России, положении народа, гражданском долге всех, кому дорога отчизна. Для них важно было выдвижение идеала братских отношений, вера в то, что истинное просвещение, основанное на идее всеобщего блага, в будущем объединит вокруг русского народа все другие народы, утверждение, что перед Западом Россия имеет «выгоды неисчислимые».

Нужно только освободить жизнь от вредных, случайных наслоений и тогда «мы будем продвигаться вперед смело и безошибочно», — считал глава славянофилов Алексей Степанович Хомяков — Идейный противник Хомякова, западник по взглядам А.

Герцен — , с внутренним уважением и не без некоторого удивления признавал: «Необыкновенно даровитый человек, обладавший страшной эрудицией». Герцен по достоинству оценил деятельность славянофилов, сказав, что они «заставили призадуматься всех серьезных людей» над самыми злободневными проблемами. Расцвет поэтического творчества А. Хомякова падает на — начало х годов. Стихи его этой поры отличались гражданским ораторским пафосом и искренним патриотизмом.

Особую роль славянофилы отводили православию; служение славянскому и христианскому долгу стало основой их жизни и мировоззрения. В одном из стихотворений, используя лермонтовский символ паруса, А. Хомяков писал: Парус русский. Через волны Уж корабль несется сам. И готов всех братьев челны Прицепить к крутым бокам. Поднят флаг: на флаге виден Правды суд и мир любви.

Мчись, корабль: твой путь завиден Господи, благослови! В кругу славянофилов А. Хомяков выделялся особым умением — соединить патриотические мотивы с тематикой духовной поэзии.

Так, в стихотворении «Раскаявшейся России» поэт писал: О Русь моя! Поэту было свойственно глубокое чувство ответственности за свою историю и, как пишет критик С. Рассадин, «в своем максимализме Хомяков мало с кем может быть сопоставлен». Аксакове Н. Некрасов в «Заметках о журналах» за апрель г. Для поэзии И. Аксакова также характерен проповеднический тон и гражданский пафос, но в его стихах нередко звучали ноты отчаяния и трагизма.

В моих строфах насмешку злую Читаю я; и слышу в них Души разлад и боль немую Сердечных судорог моих. О характере своей поэзии Аксаков сказал: « Любовь к родине, вера в великое предназначение России помогала переносить тяготы служебной деятельности. Аксаков состоял председателем Московского славянского комитета. Темы его поэтических произведений подтверждают взгляды этого замечательного человека и талантливого поэта.

Гражданский пафос в его творчестве, как и у его собратьев-славянофилов, сочетался с христианскими мотивами, но И. Аксаков в меньшей мере, чем Шевырев или Хомяков пользовался приемами проповеднического и элементами одического стиля. Его лирика была светла и прозрачна. Таково, например, его стихотворение «Сельский вечер»: Солнышко заходит, И темнеет день, От горы упала На селенье тень. Лишь церковный купол Солнцем озарен, И открыта церковь, И несется звон.

Свечи трудовые Ярче звезд горят, И молитву люди В простоте творят. Аксаков смотрел на мир глазами человека, влюбленного в жизнь, и оттого его пейзажные стихотворения оставляют впечатление нежной поэтичности и подлинной красоты.

Пахнуло вдруг дыханьем мая, Блеснуло солнцем вешних дней, И мнилось — гостья дорогая Мне принесла, благоухая, Привет из юности моей. Другая плеяда поэтов, которых принято называть представителями рефлективной лирики, характеризовалась, в отличие от любомудров и славянофилов, иными особенностями в системе предпочитаемых ими поэтических форм. В е годы, после событий на Сенатской площади, менялись взгляды поэтов на жизнь в России.

• Картинки Стихии Огня
• Раскопки В Западной Сибири
• Королева Огня Манара
• Краткий Пересказ О Покорении Сибири Ермаком
• Телепрограмма Стс Новосибирск