Грустная повесть о планктоне на выпасе, Возвращение
Бутово - юг, Строгино - северо-запад Нерезиновки. Досталось мне от родственничков сие чудо, и я хочу его продать, но не знаю за сколько Днепр, Украина. При чем не один раз. Когда-то нас один только сад и спасал, в котором можно было вырастить хоть что-то летом, чтоб зимой с голоду не пухнуть. Потом закон ввели чтоб не мог человек занимающийся бизнесом не мог быть еще и чиновником.
У меня отдых ночью насмарку, следующий день работа тоже, после бессонной ночи не блещет, ну и некоторый геморрой со сдачей совершенно мне не нужного аккумулятора еще на пару часов, опять же в ущерб работе.
Если бы это был единичный случай, плюнул и забыл, верю, что карма ее найдет, но увы, нечто подобное происходит с пугающей периодичностью. Может кто в комментах подскажет как с такими людьми бороться, чтобы поняли, что вызывая по телефону техпомощь, такси, доставку и т.
Машинки починяем. Так вот, сеструха моя решила курей развести, курятник там и все дела.. Курей ессно оставили на наше попечение. Мамуся моя честно по утрам забирала дары куриные, и чтобы не путаться на каждом писала дату, фломастером. И вот решили мы навестить сеструху, заодно посмотреть как там буржуины загнивают. Сказано - сделано, закидали пожитки в машину, и отчалили в сторону границы.
Маманя конечно не приминула нам подсунуть коробку с яЙцыми, ибо там у них наверно такого нету.
И ведь не ошиблась! Когда мы прошли нашу таможню, и стояли в очереди на Финке, я прочитал что к ввозу запрещены практически все продукты, включая ту коробочку, которую мы везли как презент. Ну думаю найдут - отнимут. И ошибся. Ну как ошибся.. Коробку с яйцами финик конечно нашел, ибо мы не прятали особо, так как некуда, да и опыта нет : Открыл и тупо смотрел на ряды яиц, на каждом из которых была нанесена дата.
Немного помедитировав он спросил - этто чтоо?? Я ответил - яйца. Он закрыл коробку и сказал "проезжайтее". Я представляю что он подумал о гребаных русских, которые пишут на каждом яйце его день рождения. На стойке клацический чёрный парень. Мы спрашиваем: "Сколько стоит паркинг на одну ночь? Я изумился: "Что, серьёзно? Вашингтон - столица США, мэн!
А дешёвле паркинги здесь есть? Но на соседней улице есть паркинг за 15 баксов. Паркинг оказался точно такой же. Вышел полюбопытствовать. Мусорная реформа породила толпу паразитов с "крышами" на самом верху. Вот и сейчас, представители сельской администрации ходят по дворам с требованием платить за мусор.
Добрались и до моего соседа. Ему 92 года, живет один, всю жизнь, лет до 75 работал мотористом в местной сельхозтехнике, пока она не развалилась.
Он и сейчас выглядит не более чем на 70 лет. Мужик активно работает у себя на участке, и какой у него может быть мусор? Что горит, то сожжет и золу на удобрение, навоз от 10 курочек, туда же. Пластик у нас закупают на тротуарную плиточку.
Вот сейчас он пытается это втолковать психованной дамочке. Та слушать ничего не хочет: у нее приказ сверху, привести к покорности холопов. В конце концов она не выдерживает: - Да когда же вы, старые пердуны, повыздыхаете!
Сосед ответил достойно: - Спасибо тебе, деточка! Я в последнее время цель в жизни потерял. Начал задумываться, зачем я так долго живу. Теперь у меня есть цель: я принесу самый красивый букет тебе на могилку.
Навеяло недавним сюжетом новостей по 1-му каналу о новых стандартах при приеме пациентов в больнице им. Говорилось и показывалось там о том, что при приеме травмированных пациентов рентген теперь делают прям на входе таким аппаратом на колесиках. О ЧУДО! Шахтерский поселок на Дальним Востоке. Каникулы и развлекались мы как могли. В тот день мы лазили по деревьям и крышам. Подо мной обломилась ветка и я с 2-х метров накололся на штакетину забора.
Мне сказочно повезло, что заборчик был низкий и через дорогу была территория районной больницы. Поэтому я первым делом снялся с забора, заткнул рукой дырку в правом боку и потопал штопаться в больничку. Устал, только начал потихоньку дышать после болевого шока, кровища хлещет, присел на завалинку лаборатории и тут добрая тетенька идет. Увидела меня в кровище и говорит добрым голосом "мальчик!
А я куда иду? Дошел до скорой помощи, там человеку соринку из глаза вытаскивают. Сел на кушетку ждать. Тут они мой бок и увидели и повели в хирургическое отделение. До середины лестницы на 2 этаж дошел сам, потом вырубило.
И вот мне повезло второй раз. Дежурил хирург от Бога дядя Вася Черепанов! На кушетке, на входе в отделение мне сделали рентгеновский снимок как раз аппаратом на колесиках, поставили катетер для будущих капельниц и еще с тех пор я знаю свою группу крови.
В больнице был ремонт, так что операцию мне делали в "грязной" операционной. Не многие знают как охренительно поют летом птицы за окном после выхода из наркоза. Выписывался я уже из местной гинекологии ремонт однако!!! А еще у дяди Васи один глаз был стеклянный протез. Много людей спас Дядя Вася! Низкий поклон тебе дядя Вася Черепанов за моё спасение, долгих лет если жив и спасибо за новые стандарты при приеме пациентов в больнице им. Склифосовского, установленные в том далёком году в простой, советской, районной больнице шахтерского поселка на Дальнем Востоке!
Привык, что клиенты дают мой мобильный номер другим людям. Сообщение с незнакомого номера: - "Сань, вот мы с тобой сидели, все нормально было. На следующий день стал комп отрубаться. С кем сидел, когда?. Ответное СМС: -" градуса за 2 минуты. Нашел - отвалился радиатор. Счас пасту переложу и закреплю". Пошли на Ленина пиво пить! У нас в городе нет ни улицы Ленина, ни памятника, вообще ничего связанного с Лениным.
Пишу: "А представься, пожалуйста. Извини, я так и не понял, с кем общался"? Ответ: - "Блин, номер перепутал. Но за консультацию спасибо"!
Приходит из садика, рыдает взахлёб. Говорит, что я её обманула. На что я ей гордо продемонстрировала шрам от кесарева и сказала: "Это Серёжа из писи появился, а ты из животика". На следующий день рыдал уже Серёжа от несправедливости этого мира. Каак завизжит и открыв дверь уже на ходу не выходит, а вываливается в сугроб, я и моргнуть не успел, и продолжает визжать. Её подруга подбегает: - Что случилось? Грустная повесть о планктоне на выпасе. Простите за запрещенные Госдурой слова, но, блин, граждане, не могу!
Я на днях понял, наконец, на сороковом году жизни, насколько вы все мне отвратительны. Еще пару дней назад хотел уйти в монастырь и лишь добрый литр всерусского лекарства привел в равновесие душу. Все началось достаточно мирно, а для меня привычно. Трудясь на ниве технического контроля в строительной фирме, я бывал в конторе редко.
Так и видишь морду кувшином-губки трубочкой тянущие "У нас в оф-ф-фи-иссЭ" с невъебенным пафосом. Насмотрелся на такие оф-ф-фиссы то из бывшей квартиры-распашонки, то под трубами в подвале, а то и в вагончике посреди говенной жижи. Мотаясь по объектам, ругаясь с хитро- и рукожопыми подрядчиками по просторам Руси, я вышиб из себя остатки интеллегентности, приучился думать тем, чем госдурни говорить запретили, наблатыкался чинить машину молотком, отверткой и пассатижами среди ночи под дождем и на глаз определять сколько цемента спиздили очередные уроды и не рухнет ли вся постройка как только снимут леса, ибо вместо раствора там сплошной песок, а они забыли как выглядит не только теодолит, но и отвес.
К тридцати девяти годам у меня образовался домик в глубоком замкадье, самая лучшая машина для говнозаплыва по дорогам нечерноземья - УАЗ-козлик - и нехилый опыт. Где-то раз в две-три недели, выбравшись из очередной командировки в ебеня, я пишу обычно дома, в тишине отчет, матерясь влезаю в москушную униформу - костюм и - какой урод его выдумал - галстук, везу бумаги в Черножоповку и своими словами пересказываю боссу содержание. После 3х-5и дней дома мне звонят, я приезжаю за деньгами и заданием отбыть в очередной тур через пол-страны.
Москву возненавидел за шум, суету и выебон на голой жопе. Ценю тишину. Снял из тачки приемник за ненадобностью - в нише поместилась отличная пепельница. На верст хватает. Итак, началось достаточно привычно и даже приятно - командировка в ебеня близкие, что означает - на одну пепельницу. Гостиницу мы заказали, с богом! Получивши у секретутки бумажонки, я ввинтился в проход меж столами, стремясь покинуть пропахшее блядством и нескафе логово планктона.
Разделяли их лет пять, слабые признаки различия полов, оттенок униформы и дурацкий браслетик-спираль турецкого золота у Марины. Я-то при чем? Вот тут я сглупил. Надо было предельно грубо объяснить тетке правила поведения в машине и особенности передвижения на армейском вездеходе советского производства. Но сыграла роль жара, лень и некоторые останки интеллегентности: -Марина, вам будет лучше ехать на поезде.
Выезжать на машине надо очень рано, а мне так вообще ночью - заехать за вами и к шести утра быть на трассе.
Вы уверены, что к пяти утра будете готовы? Делобабу перекосило. Финики вообще народ поганый, а тут какой-то инженер ставит условия. Кто не знает - эти районы диаметрально противоположны. Бутово - юг, Строгино - северо-запад Нерезиновки. Вот тут взыграла моя матерная составляющая. Машина моя, условия мои. Я вам не такси. К семи утра быть у станции метро А. Не успеете - валите на паровоз. И учтите - сами напросились. В спину мне прошелестело: -Хам. Без пяти семь я подрулил к А.
На раннем солнце у ларька уныло жарился Юра в костюмчике с сумкой через плечо. Марины не было. Юный падаван от бухгалтерии упорно не узнавал в гоповского вида мужике вчерашнего аудитора. Купивши бутылочку кислой химии в жидком виде, я подошел к жертве ЕГЭ со спины и поинтересовался: -Мужик, Нью-Йорк за пятьсот поедешь?
Вы что, сдурели? Какой Нью В болотных сапогах. Где это чучело надушеное?! Юра присмирел - он, видимо, хорошо соображал или имел чувствительную к неприятностям жопу. Произведя в уме вычисления - встает в восемь, час-полтора на туалет, час на дорогу до центра Фирма с пол-девятого работает. Ну и порядочки в баблосчетнике! При виде машины, Юра впал в катарсис второй раз за три минуты.
Оказалось, шеф обозвал мой козлик джипом и Юрик настроился на мягкие сидухи, кондер, музон и чуть ли не блэкджек со шлюхами. Он сел справа впереди и уныло смотрел сквозь стекло. Вся его рожа выражала непереносимое мучение и непонимание за что его карают. Я уложил задницу в единственное анатомическое сиденье в машине - мое, конечно!
Гудело долго, но я злой и терпеливый. Наконец сонный голос протянул "Алеее? Конечно, в пятнадцать минут она не уложилась, не саксонская гвардия. Но в восемь с хвостиком я вписался в редкий поток в сторону области, имея оскорбленное величество не только справа, но и сзади справа. Марина бесилась от такой подставы, но делать нечего - ехать надо, а от билетов сама отказалась, надеясь на не меньше чем Лэндровер.
Юрик к тому времени снял пиджак и ослабил галстук, изумляясь отсутствию кондера. Чтобы в следующий раз приехали на достойной машине! Посреди среднерусской равнины! Под дождем! С фонариком в зубах! Когда ваши узкоглазые сделают такую машину - куплю с дорогой душой! Юра вжался в стенку. Его жопа подсказывала, что верхний орган лучше не открывать.
Но ему было проще - он-то мои "злые-презлые глазауси" видел, а Марина - нет. Вообще отстой. И не курите тут! И что мы на подъеме, только почему-то на подъеме только толстожопые бляди, а все остальные у них в жопе. Девка выдала самый долбанутый аргумент: -Зато Олимпиада и Крым! Баблом поделились, землю на море подкинули?
Я не понимаю.. Меня прорвало. С натугой вращая тяжелый руль - УАЗ очень плохо поворачивает - я, не стесняясь в выражениях, изложил свою точку зрения на охренительно дальновидную политику - чуть тронь Хохляндию и пиндосы устроят нам вселенский пиздец, обошедшуюся в херзнаетсколько Олимпиаду, ради которой по сути изуродовали Сочи и испортили жизнь людям. На потерявшие всякий страх власти, на новые пенсии и расширение Москвы в угоду застройщикам.
Короче, "у меня под языком скопилось много иголок". Агент влияния! Особенно, агент влияния. Это агент-добытчик может работать в расчете продать инфу тому, кто купит. Влияние может быть только чье-то.
Или говорите, чей я агент, или не несите херни! По возвращении я подаю в суд за клевету. У меня и свидетель есть. Если он будет отрицать, я предъявлю аудиозапись с регистратора и оба будете раком у параши стоять. Одна за клевету, другой за лжесвидетельство.
И вообще, чтобы я до Н. Марина "окуталась покрывалом обиды", как сказал бы восточный поэт. К сожалению, их хватило ненадолго. Сначала Юра тоскливо закрутил башкой по сторонам и, наконец, озвучил проблему - утренний кофе просился на выход.
Я причалил к обочине и кивнул ему на роскошные кусты. Юра вздохнул и потащился в лесок. После пятнадцати минут ожидания, я заподозрил, что его там либо сожрали, либо выебли бомжи и отправился на розыски. Он сидел под деревом и матерно знает, сука! Наружу попросился не только кофе, но и булочка. Юрик смутно помнил, что при необходимости трава заменяет буржуазный пипифакс и, не глядя, дернул пучок рядом.
По закону подлости в середину простой травы затесался росток крапивы. От неожиданности Юрец резко дернулся и сел в собственную кучу. Санитарная остановка затянулась на сорок минут. Пришлось носить ему смоченые в канаве газеты и поднимать настроение шутками в стиле "Эт все херня, дело житейское", хотя больше всего мне хотелось разложить этого мудака на пне и выпороть ремнем.
Кто же жрет мочегонное и мучное перед дальней дорогой да еще на машине! Останавливало лишь нежелание отмывать ремень от поноса. Юрик оттерся как можно лучше, но от презрительного ФУУУ в салоне не спасся. Бедняга покраснел. Я же двинул дальше, мстительно ожидая, когда в кустики запросится деловая дама. Долго ждать не пришлось, через часок утренний кофий пощекотал сокровище Марины и она попросила остановить. Как она на каблуках преодолевала неглубокую заболоченую канавку - отдельная песня.
Со всхлипами, шипением и плевками. Ну, с делами справилась она быстро, зато вылетела с визгом, на ходу подтягивая юбку да еще с туфлями в зубах. Прямо в чулках форсировала ручеек, подняв фонтан брызг. Зрелище было - пипец. Юра несколько ожил и повеселел. Марина влетела в машину, выплюнула туфли и заорала, как те польские паны, что неосмотрительно заказали экскурсию в "Сусанин-тур". Из расспросов стало ясно, что едва она присела, как перед носом проскочил ежик. Видимо, она его потревожила, ежи - ночные хищники.
Они же это.. Пришлось ее убеждать, что ежи водятся и в Подмосковье, куда мы - слава яйцам - уже добрались. Она было полезла проверять по ноуту, но тут обнаружила, что ежи в Подмосковье есть, а три-джи - нет.
Я пи-и-ить хочууу! Я указал Юрику на сумку-холодильник под его ногами и попросил подать даме прохладительного, ибо сам был занят перевозкой наших бренных тушек. Марина забраковала минералку и лимонную воду из ларька на А. Подозреваю, что мохито классический получается вливанием в эту химическую дрянь стопарика водки. Между тем мы отдалялись от Заповедника Пидоров со скоростью порядка восьмидесяти верст в час.
Дорога становилась все хуже и хуже. Я же просто объехал и встал в правый ряд за фурой. Тридцать миллиардов, если не ошибаюсь. Вскоре она убедилась, что недоработки систематические. Для вразумления я еще периодически попадал на края колдобин колесами и сбросил скорость до полтинника.
Быстрей по этому чертовому шоссе не поедешь.
Мы въехали в небольшой городок К. Я не преминул подъебнуть: -А это свидетельство подъема промышленности. Порядка миллиона метров в год при проклятой советской власти. Полторы тысячи рабочих. Хотя, допускаю, что призыв выпустить миллионный метр к 7 ноября был всего лишь призывом. Черт его знает сколько ситца могла выдать такая фабрика за год.
Его Величества!
Принца Ольденбургского! Гренадерский полк! Асфальт к большинству наших объектов кладут в последнюю очередь. Почему УАЗ? Лендровер, а тем более японца на дороге сам не починишь. И сотовый не везде берет, и не везде есть эвакуация. Хорошо если кто-то на галстук возмет и дотянет до сервиса, а если нет? Если вот - как год назад - в лесу, двадцать верст только до трассы? Ну и че мне делать? Прыгать вокруг этого сундука с кондером и ждать подхода волков?
Что вы чушь городите?! Поднимите в своем курятнике доки. В том числе в Сибирь, на Алтай, в Приморье. И - в общем - был прав. УАЗ не предназначен для туров на тысячи верст. Другое дело, что альтернативы ему нет. Еще там есть ДК года и бывший обком, а ныне бизнес-центр семидесятых годов.
Хотя чем тут бизнесят - не понимаю. Фабрика мертвая, леспромхозы мертвые. Остались ПАТП, кафешки у трассы и колхозный рынок, которому бизнес-план не вперся, а бизнес-консультант получит по морде, как только откроет рот и скажет первое слово, ибо его примут за изощренный мат.
Вы это специально! Вот что ЭТО такое, а? И пойду есть!! Полумертвый от предстоящей истерики начальницы Юра собрался с силами и построил осмысленную фразу: -Алексей, а тут железная дорога есть? Я подумал и решил, что нервы дороже удовольствий. Последний раз взглянув на застывшую в ужасе от обшарпаного зала ожидания Марину, я подмигнул Юрику и поехал в кафешку обедать. А объект в Н. Правда, наебывали по деньгам, это да.
Оба они мне рассказали свои её части, а я решил пересказать всё вам, так как очень уж показательная история получилась и очень уж разные выводы из одного и того же события сделали эти два очень разных человека. Для начала Юрец.
Он — вэдэвэшник. В том смысле, что у него и отец и дед служили в ВДВ, квартиру получили в Зеленстрое, на улице генерала М-ва, в доме для ветеранов крылатой пехоты. Юрца, правда, от армёхи «отмазали», потому что мать сказала: «Вы с дедом уже достаточно Родине послужили, колени поразбивали, дайте хоть Юрчику от армии отдохнуть».
Ну да не суть. На прошлое 2 августа дело было. Юрец отцову старую форму потихоньку надел и в трамвае можно за бесплатно проехать, и на дискотеку пускают, билета не спрашивают, на день ВДВ много льгот такая форма даёт, никто связываться не хочет и с ребятами вместе гулять пошёл.
Чтобы солиднее выглядеть, ещё и голубые беретки корешкам роздал. По пиву приняли — чувствуют, пора традицию поддержать, арбуза к празднику добыть: «А чё их же 11 человек, что им торговец-кавказец арбуза что-ли не подарит? По случаю-то праздника. На их-то земле! А ты сам чурка сапливая, если так незнакомого человека обзываешь! А дальше был полный Кавказец рубашку на себе дёрнул, а под ней тельняшка и татуировка - парашют и ВДВ в орнаменте. И на ребят прямо через прилавок полез — здоровый такой, страшный и злой вэдэвэшник.
Да ещё и со здоровенным ножом, которым арбузы режут. Они все по-скорому и разбежались, а Юрец на корке подскользнулся и прямо на разбитый арбуз и сел ещё и форму стирать блин! Вэдэвэшник к Юрцу подбежал, уже ногу для пинка занёс и тут вдруг в голубые беретки, что ребята побросали пальцем ткнул, резко успокоился и Юрца уже без акцента почти спрашивает: «Они своего лежать бросили, а сами драпали.
Они ведь не служили? И ты не служил? А это у тебя откуда? Юрец с перепугу честно и сказал: «Отцова форма и медаль его - за Саланг». И тут вэдэвэшник Юрца бить раздумал, снял с прилавка самый большой арбуз и отдал Юрцу.
Подумал и добавил: «А у меня — за Панджшер». Юрец, когда к ребятам с арбузом вернулся, то свой вывод сделал: «Это хорошо, что отец в ВДВ служил и в Афгане воевал! Можно теперь к дяде Магомеду ходить и арбузы на халявку просить!
Эрмлер — превосходный таксидермист: точно такое выражение было у четверорука, когда охотник впервые наклонился над ним в тумане. Давно это было….
Это было семнадцать лет назад. Крукс сообщал, что там почти нет жизни — только бактерии да сухопутные рачки.
И все-таки, когда Сандерс попросил меня осмотреть окрестности, я взял в вездеход карабин…». Над каменными осыпями висел туман. Поднималось маленькое красное солнце — красный карлик ЕН 92, — и туман казался красноватым. Под мягкими гусеницами вездехода шуршали камни, из тумана одна за другой выплывали темные невысокие скалы. Потом что-то зашевелилось на гребне одной из скал, и охотник остановил машину.
На таком расстоянии рассмотреть животное было трудно. К тому же мешал туман и сумеречное освещение. Но у охотника был опытный глаз. Конечно, по гребню скалы пробиралось какое-то крупное позвоночное, и он обрадовался, что все-таки захватил с собой карабин.
Он поднял крышку люка, осторожно высунул наружу ствол карабина и стал целиться. В тот момент, когда туман поредел и горбатый силуэт животного отчетливо обозначился на фоне красноватого неба, охотник выстрелил. Сейчас же слепящая лиловая вспышка возникла на том месте, где находилось животное. Что-то громко треснуло, и послышался длинный шипящий звук. Затем над гребнем скалы поднялись и смешались с туманом облака серого дыма.
Охотник очень удивился. Он помнил, что зарядил карабин анестезирующей иглой, от которой меньше всего можно было ожидать такого взрыва. Поразмыслив несколько минут, он вылез из вездехода и отправился искать труп. Он нашел его там, где и ожидал, — под скалой, на каменной осыпи. Это действительно оказалось четвероногое или четверорукое животное размером с крупного дога.
Оно было страшно обожжено и изувечено, и охотник вновь поразился, какое ужасное действие произвела обыкновенная анестезирующая игла. Трудно было даже представить себе первоначальный вид животного.
Относительно целой осталась только передняя часть головы — плоский овал, обтянутый гладкой черной кожей, и на нем белые потухшие глаза. Охотник перенес останки на вездеход и вернулся к кораблю. На Земле трофеем охотника занялся Эрмлер. Через неделю он сообщил охотнику, что трофей сильно разрушен и особого интереса не представляет, разве что как доказательство существования высших форм животных в системах красных карликов.
Он посоветовал охотнику на будущее поаккуратнее обращаться с термитными патронами. Охотник пожал плечами и не стал спорить. Интересно было бы, конечно, узнать, отчего произошел такой взрыв, но, в конце концов, это было не так уж и важно. Он все стоял и смотрел на плоскую голову четверорука. А потом пришло сомнение и с сомнением — горе». Крукс организовал две крупные экспедиции.
Он обшарил большие пространства на своей планете. И он не нашел там ни одного животного крупнее рачка величиной с мизинец. Зато в Южном полушарии на каменном плато он обнаружил неизвестно чью посадочную площадку — круглый участок оплавленного базальта диаметром около двадцати метров. Сначала этой находкой заинтересовались, но вскоре выяснилось, что где-то в том районе два года назад приземлялся для текущего ремонта звездолет Сандерса, и о находке забыли.
Забыли все, кроме охотника. Потому что к тому времени у охотника уже родились сомнения. Как-то в Ленинградском Клубе Звездолетчиков охотник услыхал историю о том, как на планете Крукса чуть не сгорел заживо бортинженер Адамов. Адамов вышел из корабля с неисправным кислородным баллоном. В баллоне была течь, а атмосфера планеты Крукса насыщена легкими углеводородами, бурно реагирующими со свободным кислородом.
К счастью, с Адамова успели сорвать пылающий баллон, и он отделался только небольшими ожогами. Охотник слушал этот рассказ, и перед его глазами стояла лиловая вспышка над черным гребнем скалы. Когда на планете Крукса была обнаружена посадочная площадка неизвестного звездолета, сомнение превратилось в страшную уверенность. Охотник кинулся к Эрмлеру. Вилли, кого я убил? Прекрати истерику, старая баба! Как ты смеешь мне это говорить? Ты думаешь, что я, Вильгельм Эрмлер, не в состоянии отличить разумное существо от зверя?
Я пробил иглой кислородный баллон! Я знаю, это был чужой звездолетчик! Да на планете Крукса, может быть, еще сто лет не найдут ни одного четверорука! Огромная планета, изрытая пещерами, как голландский сыр!
Тебе просто повезло, дурак, а ты не сумел воспользоваться и привез мне вместо животного обугленные кости! Как много слов ты потратил, старина Вилли! Сколько раз ты убеждал меня. Сколько раз мне казалось, что сомнения уходят навсегда, что я снова могу вздохнуть спокойно и не чувствовать себя убийцей.
Как все люди на нашей Земле. Как детишки, которые играют в «марсианские прятки». Как юноши и девушки, что шепчутся на скамейках под оранжевыми пальмами.
Но сомнения возвращаются, их не убьешь хитроумной логикой. Еще никто не встречался с разумными существами с других миров? Но разве это доказательство, что их нет вообще?
Разумное существо не может быть похожим на моего четверорука? Но кто может доказать это? Нет прямых доказательств моего преступления? Да разве дело в доказательствах? Но он притворился, что все отлично, как отличный солнечный день Кейптауна. Нарочито громко стуча каблуками, он подошел к охотнику, хлопнул его ладонью по спине и нарочито бодрым голосом воскликнул:. Я зверски хочу есть, Игорь, и мы пойдем сейчас ко мне и славно отобедаем. Сегодня Марта приготовила в твою честь настоящий оксеншван-цензуппе.
Пойдем, охотник, зуппе ждет нас. Охотник покивал и медленно пошел к выходу. Эрмлер посмотрел на его сгорбленную спину и повернулся к стенду. Глаза его встретились с белыми мертвыми глазами за прозрачной стенкой. Эрмлер взглянул на пояснительную табличку. Он снова оглянулся вслед охотнику и быстро украдкой написал мизинцем над словом «трехпалый»: «sapiens» [3] На табличке не осталось, конечно, ни одного штриха, но Эрмлер поспешно потер ее ладонью.
К концу октября стада усатых китов и кашалотов начинали миграцию в экваториальную зону. Их принимали малайские и индонезийские базы, а работники Океанской охраны Курильско-Камчатско-Алеутского пояса уходили в отпуск, или занимались любительским патрулированием, или помогали океанологическим и океанографическим экспедициям.
Зимние месяцы на северо-востоке — неприятное время года. Это бури, дожди, серое, угрюмое небо и серый, злой океан. Собственно, исправление климатических условий в Беринговом море и южнее не составило бы большого труда: достаточно было бы опустить вдоль дуги ККА несколько сотен мезоиных реакторов — стандартных микропогодных установок, какие используются в мире уже полстолетия.
Но ни один синоптик не мог сказать, к чему это приведет. После катастрофы, вызванной на Британских островах попыткой утихомирить Бискайский залив, Мировой Совет воспретил такие проекты до тех времен, когда теоретическая синоптика будет в состоянии предсказывать все долговременные последствия значительных изменений макроклимата.
Что касается командира звена субмарин Кондратьева, то он не ездил в отпуск, очень редко ходил в патруль и никогда не предлагал своих услуг океанологам.
Как говорили его друзья, Кондратьев тешил свои «родимые пятна капитализма» — предавался зимой безудержной лени. Великолепное овальное здание базы «Парамушир», уходящее на шесть этажей в гранит и возвышающееся стеклянно-стальным куполом на три зтажа, располагалось на мысе Капустном. Квартира Кондратьева кабинет и спальня находилась на втором этаже, окна выходили на юг, на Четвертый Курильский пролив.
Летом в особенно ясные дни из окон можно было видеть на юго-западе за синей гладью океана белый, как облачко, крошечный треугольник-вулкан Маканруши, а зимой чудовищной силы прибой ляпал в стекла зеленоватую, пузырящуюся пену.
Обстановка квартиры была стандартной. Кондратьев по привычкам и по профессиональному духу был аскетом, и она казалась ему достаточно роскошной. Поэтому он и не пытался как-то обжить и украсить ее, только в кабинете над столом повесил полутораметровый клык нарвала, убитого в рукопашной во время подводной прогулки лет пять назад, да завел самодельную полочку со старыми книгами, взятыми из походной библиотеки «Таймыра». Кондратьев очень любил свою квартиру. Особенно зимой. Он часами сидел у огромного, во всю стену, окна в кабинете, беспричинно улыбаясь, вглядываясь в бушуюшие волны.
Едва слышно пощелкивает система кондиционирования, в комнате полумрак, тепло и уютно, возле локтя чашка черного кофе, а за окном страшный ураган несет сжатые массы воздуха, перемешанного с дождем и снегом, вихри соленой воды, и не понять, где кончается воздух и начинаются пенистые гребни волн. Еще хорошо было встать среди ночи, чуть-чуть приоткрыть затененное освещение и чуть-чуть включить Грига или Шумана и покойно слушать тихую музыку и едва различимые шумы зимней ночи.
А потом взять с полки потрепанную книжку автора, которого давно уже забыли на Планете, и не читать — только вспоминать о далеком прошлом, не то грустя, не то радуясь. Никак не понять, грусть или радость приносили эти часы одиночества, но они приносили счастье. Зимой многие уезжали. Улетал в Среднюю Азию с женой веселый Толя Зайцев, на недели пропадал в экспедициях жадный до дела Эдик Свирский, отправлялся в дальние зимние рейсы серьезный насмешник Макс.
Из тех, кто оставался на базе, одни уходили по вечерам в Васильево и там танцевали и веселились до утра, другие сидели по своим квартирам и обрабатывали материалы, полученные летом, занимались исследовательской работой. Сергея Ивановича частенько эксплуатировали — он очень любил помогать.
У тебя есть данные по солености воды? Дай, пожалуйста… Спасибо». Будь другом, помоги труженику — дай твою статистику по зубам верхней челюсти у кашалотов… Вот спасибо, дружище!.. Будь здоров». Вот хорошо-то! Сергею Ивановичу очень нравилось, что все незанятые люди собирались, как правило, в компании — большие и маленькие.
Пестрые отряды скалолазов, обмотанных вокруг пояса тридцатиметровыми шарфами, карабкались по обледенелым кручам, куда, впрочем, можно было при желании спокойно подняться по тропинкам с другой стороны. Зимние аквалангисты набивались в субмарины и переправлялись через пролив на Маканруши, где дни напролет бродили по лабиринтам подводных пещер.
Из спортивных залов доносились выкрики, топот и буханье мячей. В клубах витийствовали дискуссионеры — там в утилитарных целях развития сообразительности и логического мышления обсуждались очень странные вопросы, В музыкальных комнатах, неподвижные, как покойники, возлежали в глубоких креслах ценители нежнейших мелодий. Люди, как правило, чувствовали себя особенно хорошо, когда были вместе. Некоторое исключение составляли художники, предпочитавшие развлекаться в одиночку.
Их чем-то влекло серо-свинцовое однообразие скал, ледяной воды, низкого неба. Большинство из них прямого отношения к базе не имело. Они приезжали на зиму с материка и были необычайно трудолюбивы, но гениальности, по крайней мере, по мнению Кондратьева, не обнаруживали. Иногда они устраивали в коридорах выставки своих этюдов. На выставки сбегался народ, — и начинались свирепые споры: должен ли художник писать то, что видит, или то, что он чувствует, или то, что он думает.
Был еще на базе один скульптор, опытнейший работник Океанского патруля, страдавший, однако, гигантоманией. Он мечтал создать грандиозную статую чего-то такого, и все скалы в окрестностях базы носили неизгладимые следы его вдохновения.
Время от времени база оглашалась непривычным оголтело-веселым шумом. Это случалось, когда в гости приходили юноши и девчонки с Васильевского рыбного комбината. На комбинате работало шестьдесят человек — двадцать пять операторов, тридцать практикантов и пять кибернетистов-снабженцев, на обязанности которых лежало грузить и отправлять во Владивосток и в Магадан самоходные кибернетические баржи с готовой продукцией. Налаживать управление подводными баржами так, чтобы они без промаха и в назначенный срок приходили в нужный порт, — это была труднейшая и интереснейшая задача, поэтому многие студенты-практиканты склонны были отлынивать от переработки сырья и примазывались к кибернетистам.
Молодой народ базы и молодой народ завода были тесно связаны. Обычно внепроизводственная связь осуществлялась на вечеринках в комбинатском клубе, но иногда Океанская охрана приглашала гостей к себе, и тогда на базе начиналось столпотворение. Явившись на базу, эта толпа сразу рассыпалась кучками по комнатам хозяев. Но двери в пустой обычно коридор были распахнуты, все наполнялось шумом споров, песнями, музыкой, шарканьем танцующих, веселые компании шатались из комнаты в комнату… Одним словом, было весьма весело.
Комнаты были великолепно звукоизолированы, так что весь этот шум и гам никому из «взрослых» не мешал. Первое время Кондратьев запирался в такие «праздничные» вечера, но потом любопытство и зависть победили, и он стал оставлять свою дверь открытой. И много пришлось ему услышать — и новые странные песни со всех концов света, и яростные споры по очень специальным и по очень общим вопросам, и маленькие локальные сплетни о старших, в том числе и о самом себе, и объяснения в любви, такие же мучительно бессвязные, как и в прошлом веке, и даже звуки поцелуев.
Сразу за дверью комнаты Кондратьева находился узенький тупичок-ниша, которым оканчивался коридор. Кто-то соответственно обставил его: поставил кресла, сосну в стеклянном ящике, повесил газосветную лампу, тусклую и подмигивающую.
Эта ниша называлась «ловерс дайм» — «пятачок влюбленных». Именно сюда приходили в плохую погоду объясняться, строить планы и выяснять подпорченные отношения. Кондратьев вздыхал, стоя на пороге своей комнаты и слушая этот шепот. Он был отлично виден влюбленным на фоне светлого коридора, но на него никто не обращал внимания, его не стеснялись, как; не стеснялись вообще никого из старших.
Это его задевало — ему казалось, что сопляки смотрят на него как на мебель. Но однажды он подслушал, что его назвали «стражем ловерс дайма», и он понял, что его просто считают неким негласным судьей и свидетелем, общественной совестью. Впрочем, это тоже было достаточно обидно. Кондратьев захлопывал дверь и подолгу с ворчанием рассматривал в зеркале свою худую коричневую физиономию и ежик жестких волос над широким большим лбом.
Как-то раз случился сильный тайфун, и волны разбили пластмассовую балюстраду, огораживавшую оранжерейную площадку базы. На следующий день по вызову базы с комбината прибыла вся молодежь и принялась за починку.
Старшие тоже приняли участие. Самые ловкие и сильные ребята опускались в люльках со скалы и крепили легкие пластмассовые плиты к камню вдоль обрыва, предварительно размягчив камень ультразвуком. Бури уже не было, но серые ледяные волны накатывались на берег из серого тумана и с ужасным громом лупили в скалы-стены, обдавая висящих в люльках потоками брызг. Работали весело, с большим шумом.
Кондратьев взялся крепить размякший, как тесто, камень вокруг оснований балюстрадных плит. Надо было густо намазывать это каменное тесто, как цемент, заглаживать специальной лопаточкой и затем обрабатывать место крепления ультразвуком второй раз.
Тогда пластмасса и камень схватывались намертво и плита балюстрады становилась как бы частью скалы. В разгар работы Кондратьев обнаружил, что ему не приходится шарить рукой в поисках инструментов. Инструменты сами попадали в его протянутую руку, и именно те, которые были нужны. Кондратьев обернулся и увидел, что рядом с ним сидит на корточках лаборантка базы Ирина Егорова. Она была закутана в меховой комбинезон с капюшоном и казалась непривычно неуклюжей. Несколько минут они работали молча, прислушиваясь к сварливому спору о природе ядов в молоках кистепёра, доносившемуся от соседней плиты сквозь рев волн и ветра.
Ирина глядела на него странными глазами. Она была очень славная девочка, только очень уж суровая.
